«Как же, – подумал Госта. – Аккурат. Сейчас,
зимой-то? В мороз? Кто путешествует или едет по так себе? Только разбойники.
Или курьеры».
– Здешняя местность называется Миль Трахта?
– Ну… – буркнул он, глядя в черную воду,
плещущуюся в лунке. – Миль Трахта. Только мы-то говорим – Стоозерье.
– А озеро Тарн Мира? Слышал о таком?
– Все знают. – Он взглянул на девушку,
испуганный. – Хоть мы его тута называем Бездна. Заколдованное озеро.
Жуткой глубизны. Свитезянки тамой живут. И упыри живут в старожитних
заговоренных развалинах.
Он увидел, как блеснули ее зеленые глаза.
– Там есть руины? Может, башня?
– Какая там ишшо башня? – не сумел он сдержать
усмешки. – Камень на камне, камнем приваленный, травой зарослый. Груда
обломков…
Окунь перестал трепыхаться, лежал, шевеля жабрами, среди
своей цветасто-полосатой братии. Девушка смотрела, задумавшись.
– Смерть на льду, – сказала она наконец, –
есть в ней что-то завораживающее.
– Э?
– И далеко до озера с руинами? В которую сторону ехать?
Он сказал. Показал. Даже выцарапал на льду острым концом
пешни. Она кивала, запоминая. Кобыла на берегу озера била копытами о замерзшую
землю, фыркала, гнала пар из ноздрей.
Он смотрел, как девушка удаляется вдоль западного берега
озера, как галопом идет по краю откоса на фоне безлистных ольх и берез, через
изумительный, сказочный лес, который мороз изукрасил глазурью инея. Вороная
кобыла шла с неописуемым изяществом, грацией, быстро и в то же время легко,
едва слышны были удары копыт о смерзшийся грунт, едва порошился серебристый
снежок на задетых ею ветках. Как будто по глазурованному и застывшему на морозе
лесу из сказки летел не обычный, а сказочный конь, конь-призрак.
А может, это и вправду был призрак?
Демон на призрачном коне, демон, принявший обличье девушки с
огромными зелеными глазами и изуродованным лицом?
Кто же, ежели не демон, путешествует зимой? Расспрашивает о
дороге к заклятым руинам?
Когда она отъехала, Госта быстро собрал свое рыбацкое
немудреное имущество. До дома шел лесом. Сделал крюк, но разум и инстинкт
предупреждали, что не надо идти просеками, не надо быть на виду. Девушка,
подсказывали разум и инстинкт, наперекор всему привидением не была, а была
человеком. Вороная кобыла не была привидением, а была лошадью. А за такими, что
в одиночку на коне носятся по безлюдью, вдобавок зимой, очень даже часто
следует погоня.
Часом позже по просеке пронеслись четырнадцать лошадей с
седоками. Погоня.
Риенс еще раз тряхнул серебряной коробочкой, выругался, в
бешенстве ударил ею по луке седла. Но ксеноглоз молчал. Как заколдованный.
– Магическое дерьмо, – холодно отметил
Бонарт. – Заело побрякушку с ярмарки.
– Или же Вильгефорц демонстрирует нам свое к нам
отношение, – добавил Стефан Скеллен.
Риенс поднял голову, окинул обоих злым взглядом.
– Благодаря побрякушке с ярмарки, – ядовито
заметил он, – мы напали на след и его уже не потеряем. Благодаря господину
Вильгефорцу мы знаем, куда направляется девушка. Мы знаем, куда идем и что нам
предстоит сделать. Я считаю, что это много. По сравнению с вашими действиями
месячной давности.
– Не болтай лишнего. Эй, Бореас? Что говорят следы?
Бореас Мун выпрямился, закашлялся.
– Она была здесь за час до нас. Когда может, старается
ехать быстро. Но это местность сложная. Даже на своей сказочной кобыле она
опередила нас не больше чем на пять-шесть миль.
– Значит, все-таки она лезет между озерами, –
буркнул Скеллен. – Вильгефорц был прав. А ведь я не верил ему…
– Я тоже, – признался Бонарт. – Но только до
того момента, когда вчера кметы подтвердили, что около озера Тарн Мира
действительно есть какое-то магическое сооружение.
Кони фыркали, из ноздрей валил пар. Филин кинул взгляд через
левое плечо на Жоанну Сельборн. Вот уже несколько дней не нравилось ему
выражение лица телепатки. «Я становлюсь нервным, – подумал он. – Эта
гонка всех нас измочалила и физически, и психически. Пора кончать. Самое
время!»
Холодная дрожь пробежала у него по спине. Он вспомнил сон,
который посетил его предыдущей ночью.
– Ладно! – встряхнулся он. – Довольно
рассуждений. По коням!
Бореас Мун свешивался с седла, высматривал следы. Дело шло с
трудом. Землю сковало как железом, образовались замерзшие комья, и быстро
сдуваемый с них ветром снег удерживался только в бороздках и впадинах. Именно
там-то Бореас и выискивал отпечатки подков вороной кобылы. Требовалась большая
внимательность, чтобы не потерять след, особенно теперь, когда шедший из
серебряной коробочки голос перестал давать советы и указания.
Он зверски устал. И волновался. Они преследовали девушку уже
почти три недели, с самой Саовины, после резни в Дун Даре. Почти три недели в
седлах, все время в погоне. И все это время ни вороная кобыла, ни едущая на ней
девушка не слабели, не снижали темпа.
Бореас Мун высматривал следы.
И не мог перестать думать о сне, который посетил его в
последнюю ночь. В этом сне он тонул, захлебываясь водой. Черная тонь замкнулась
у него над головой, а он шел ко дну, в горло и легкие врывалась ледяная вода.
Он проснулся вспотевший, мокрый, горячий – хотя кругом стоял прямо-таки собачий
холод.
«Довольно уж, – думал он, свешиваясь с седла и
высматривая следы, – самое время с этим кончать».
– Мэтр! Вы меня слышите? Мэтр?!
Ксеноглоз молчал, как проклятый.
Риенс энергично подвигал руками, дунул на замерзшие пальцы.
Шею и спину кусал мороз, крестец и поясница болели, каждое резкое движение коня
напоминало об этой боли. Даже ругаться уже не хотелось.
Почти три недели в седлах, в постоянной погоне. В
пронизывающем холоде, а последние несколько дней – трескучем морозе.
А Вильгефорц молчит.
«Мы тоже молчим и глядим друг на друга волками!»
Риенс растер руки, натянул перчатки.
