– А этот меч, – Бонарт даже не взглянул на
него, – был для тебя тяжеловат. Поэтому ты была чересчур медлительна. Так
же медлительна, как беременная улитка. Эстерхази! То, что ты ей дал, было
тяжелее, чем надо, по меньшей мере на четыре унции.
Мечник побледнел. Он переводил взгляд от девочки к Бонарту и
обратно, и лицо у него странно изменилось. Наконец он кивнул подмастерью,
вполголоса отдал распоряжение.
– Есть у меня то, – сказал он медленно, – что
должно тебя удовлетворить, Бонарт.
– Так почему ж сразу не показал? – проворчал
охотник. – Я же писал, что хочу получить экстракласс. Может, думаешь,
хороший меч я купить не в состоянии?
– Я знаю, на что ты «в состоянии», – с упором
сказал Эстерхази. – Не первый день тебя знаю. А почему не показал сразу? Я
же не мог знать, кого ты ко мне приведешь… с ошейником и на поводке. Не мог
догадаться, для кого и для чего предназначен меч. Теперь знаю все.
Подмастерье вернулся, неся продолговатый короб.
– Подойди, девушка, – тихо сказал
Эстерхази. – Взгляни.
Цири подошла. Взглянула. И громко вздохнула.
Она мгновенно обнажила меч. Огонь из камина ослепительно
вспыхнул на долах клинка, заиграл красным в кружевах эфеса.
– Это он, – сказала Цири. – Ты, конечно,
догадываешься. Возьми в руки, если хочешь. Но будь осторожен, он острее бритвы.
Чувствуешь, как рукоять прилипает к ладони? Она сделана из такой плоской рыбы,
у которой на хвосте ядовитый шип.
– Скат?
– Наверно. У этой рыбы в коже есть малюсенькие зубчики,
поэтому рукоять не скользит в руке, если даже рука вспотеет. Глянь, что
вытравлено на клинке.
Высогота наклонился, взглянул, прищурившись.
– Эльфья мандала, – сказал он, поднимая
голову. – Так называемая blathan caerme, гирлянда судьбы, означающая
духовное единство с миром, – стилизованные цветы дуба, спиреи и
венчикового дрока. Башня, пораженная молнией. У Старших Народов – символ хаоса
и деструкции… А над башней…
– Ласточка, – докончила Цири. – Zireael. Мое
имя.
– Право дело, недурная вещица, – сказал наконец
Бонарт. – Гномовская работа, сразу видно. Только гномы такую темную сталь
ковали. Только гномы точили в пламени, и только гномы покрывали клинки ажуром,
чтобы уменьшить вес… Признайся, Эстерхази, это копия?
– Нет, – ответил мечник. – Оригинал. Самый
настоящий гномий гвихир. Эфесу свыше двухсот лет. Оправа, конечно, гораздо
моложе, но копией я бы ее не назвал. Гномы из Тир Тохаира делали его по моему
заказу. В соответствии с переданной технологией, методикой и образцами.
– Дьявольщина. Возможно, меня и верно на это не хватит.
И сколько же ты хочешь за этот клинок?
Эстерхази немного помолчал. Лицо у него было непроницаемое.
– Я отдам его даром, Бонарт, – наконец глухо
сказал он. – В подарок. Чтобы исполнилось то, чему исполниться суждено.
– Благодарю, – сказал Бонарт, явно
растерявшись. – Благодарю тебя, Эстерхази. Королевский подарок, воистину
королевский… Принимаю, принимаю. И я – твой должник…
– Нет, не должник. Меч для нее, а не для тебя. Подойди,
девушка, носящая ошейник. Взгляни на знаки, вытравленные на клинке. Ты не
понимаешь их, это ясно. Но я их тебе объясню. Взгляни. Линия, обозначающая
судьбу, извилистая и ведет вот к этой башне. К гибели, к уничтожению
устоявшихся ценностей, устоявшегося порядка. Но здесь, над башней, видишь,
ласточка. Символ надежды. Возьми этот меч. И да исполнится то, чему исполниться
суждено.
Цири осторожно протянула руку, нежно погладила темное оружие
с блестящим словно зеркало лезвием.
– Возьми его, – медленно проговорил Эстерхази,
глядя на Цири широко раскрытыми глазами. – Возьми. Возьми его в руки,
девочка. Возьми…
– Нет! Нет! – неожиданно выкрикнул Бонарт,
подскочил к Цири, схватил за плечо и резко и сильно оттолкнул. – Прочь!
Цири упала на колени, гравий, покрывавший двор, болезненно
уколол ладони.
Бонарт захлопнул короб.
– Еще не сейчас, – проворчал он. – Еще не
сегодня. Еще не пришло время.
– Вероятнее всего, – спокойно согласился
Эстерхази, глядя ему в глаза. – Да, скорее всего еще не пришло. А жаль.
– Не очень-то это много дало, Высокий трибунал, читать
мысли того мечника. Мы были там шестнадцатого сентября, за три дня до
полнолуния. А когда возвращались из Фано в Рокаину, нас догнал Оль Харшейм и
семь лошадей. Господин Оль приказал гнать что есть мочи за остальными людьми.
Потому как днем раньше, пятнадцатого сентября, была резня в Клармоне… Наверно,
напрасно я об этом говорю, Высокий трибунал наверняка знает о бойне в Клармоне…
– Прошу давать показания, не заботясь о том, что трибунал
знает.
– Бонарт опередил нас на день. Пятнадцатого сентября он
привез Фальку в Клармон…
– Клармон, – повторил Высогота. – Знаю я этот
городок. Куда он тебя привез?
– В большой дом на рынке. С колоннами и арками у входа.
Сразу было видно, что живет там богатей…
Стены комнат были увешаны богатыми гобеленами и роскошными
декоративными тканями, изображающими религиозные, охотничьи сцены и
идиллические картинки с участием нагих женщин. Мебель украшала инкрустация из
различных сортов дерева и бронзовые оковки, а ковры – такие, что ноги увязали в
них по щиколотки. Цири не успела рассмотреть детали, потому что Бонарт шел
резво и тащил ее за цепь.
– Здравствуй, Хувенагель!
В радужной мозаике, отбрасываемой витражами, на фоне
охотничьей картины стоял крупный мужчина в сияющем золотым шитьем кафтане и
обшитой выпорками делии. Хоть и был он в расцвете мужского века, однако же
лысина уже явно переросла норму, а щеки свисали, как брыли у породистого
бульдога.
– Милости прошу, Лео, – сказал он. – И тебя,
госпожа…
– Никакая не госпожа. – Бонарт показал цепь и
ошейник. – Здороваться нет нужды.
– Вежливость никогда не помешает, тем более что она
ничего не стоит.
– Кроме времени. – Бонарт потянул за цепь,
подошел, бесцеремонно пошлепал толстяка по животу.
– Недурно ты подобрел, – оценил он. – Честно
говоря, Хувенагель, когда ты оказываешься на пути, через тебя проще перелезть,
чем обойти.
