Кагыр ловко выбил у пытающегося подняться Геральта землю
из-под ног, ударил по зубам. И добавил так, что зазвенело. Геральт сжался,
напружинился и ударил его ногой, но попал не в промежность, а в бедро. Они
схватились снова, перевернулись и принялись колошматить друг друга куда попало,
ослепнув от ударов и забивших глаза пыли и песка.
И неожиданно разлетелись и покатились в разные стороны,
сутулясь и прикрывая головы от свистящих ударов.
Это Мильва, отстегнув с бедер толстый кожаный ремень,
схватившись за пряжку и обмотав ремень вокруг запястья, подскочила к драчунам и
принялась хлестать их от уха, изо всей силы, не жалея ни ремня, ни руки. Ремень
свистел и с сухим треском долбил по рукам, плечам, спинам и Геральта, и Кагыра.
И хотя они уже разделились, Мильва продолжала прыгать от одного к другому,
словно кузнечик, не прекращая пороть их и тщательно следя за тем, чтобы каждый
получил свою порцию.
– Й-йех, глупцы глупецкие! – крикнула она, с
треском охаживая Геральта по спине. – Дурни дурацкие! Я научу вас
уму-разуму, обоих! Ну! – крикнула она еще громче, хлеща Кагыра по рукам,
которыми он пытался заслонить голову. – Ну, очухались? Успокоились?
Чумные!
– Все! – взвыл ведьмак. – Хватит!
– Хватит! – подхватил свернувшийся в клубок
Кагыр. – Достаточно!
– Достаточно, – сказал вампир. – И правда,
уже достаточно, Мильва.
Лучница тяжело дышала, обтирая лоб кулаком, все еще
обернутым ремнем.
– Блеск! – проговорила Ангулема. – Блеск,
тётечка! Шик!
Мильва развернулась на пятке и изо всей силы хлестанула ее
ремнем по плечу. Ангулема вскрикнула, села на землю и разревелась.
– Сказала ж я, – выдохнула Мильва, – чтоб
меня так не кликала! Говорила ж!
– У нас все в ажуре! – Лютик немного дрожащим
голосом успокаивал купцов и путешественников, сбившихся вокруг них. –
Просто небольшое дружеское недоразумение. Товарищеский спор. Уже все. Спор
разрешен.
Ведьмак потрогал языком шатающийся зуб, сплюнул кровь,
текущую из рассеченной губы. Он чувствовал, как на спине и плечах набухают
валики, как распухает – пожалуй, до размеров кочана цветной капусты – ухо,
которому досталось ремнем. Рядом неловко поднимался с земли Кагыр, держась за
щеку. На его оголенном предплечье прямо на глазах вырастали и набухали широкие
красные полосы.
На землю осыпался отдающий серой дождь, пепел последнего
фейерверка.
Ангулема жалостливо всхлипывала, держась за плечо. Мильва
отбросила ремень, после недолгого колебания опустилась рядом с ней на колени,
обняла и, не говоря ни слова, крепко прижала.
– Я предлагаю вам, – холодно проговорил
вампир, – подать друг другу руки. Предлагаю никогда, совершенно никогда
больше не возвращаться к этому делу.
Неожиданно сорвался и зашумел слетевший с гор ветер, в
котором, казалось, звучали какие-то жуткие крики, вой и стоны. Мчащиеся по небу
облака образовали фантастические фигуры. Серп луны сделался красным, как кровь.
Сумасшедший хор и хлопанье крыльев козодоев разбудили их
перед рассветом.
Двинулись сразу, как только солнце слепящим огнем зажгло
снега на вершинах гор, но прежде, чем оно успело выкатиться из-за гребня.
Впрочем, опередив его появление, небо затянули облака.
Они ехали лесами, а дорога вела все выше и выше, и это можно
было увидеть по изменениям в древостое. Дубы и грабы неожиданно кончились, они
въехали в сумрак буковых лесов, выстланных опавшей листвой, пахнувших плесенью,
паутиной и грибами. Грибов было невпроворот. Влажный конец лета просто
разродился осенними грибами. Молодая поросль и почва местами совершенно
скрывались под шляпками боровичков, рыжиков и мухоморов.
Лес был тихий, походило на то, что большинство певчих птиц
уже улетели в теплые края. Только мокрые вороны каркали на опушках.
Потом буки кончились, пошли ели. Запахло смолой.
Все чаще попадались лысые пригорки и безлесья, среди которых
их настигал ветер. Река Нэви бурлила на порогах и перекатах, ее воды, несмотря
на дожди, стали здесь хрустально прозрачными.
На горизонте вздымалась Горгона. Она была все ближе.
Со скалистых склонов могучей горы спускались гигантские
длинные ледники и снега, из-за чего Горгона казалась как бы оплетенной белыми
шарфами. Вершину Дьявольской Горы, словно голову и шею таинственной невесты,
все время окутывали вуали облаков. Время от времени Горгона, будто танцовщица,
встряхивала своим белым нарядом – картина была прекрасной, но несла смерть: с
обрывистых склонов сбегали лавины, сметая на своем пути все, докатываясь до
осыпей у подножия и катясь дальше, до самых высоких елей над перевалом Теодуль,
над долинами Нэви и Сансретура, над черными глазками горных озерков.
Солнце, которое, несмотря ни на что, все же ухитрилось
пробиться сквозь облака, закатилось очень уж быстро – попросту скрылось за
горами на западе, распалив их пурпурно-золотым заревом.
Прошла ночь. Взошло солнце.
И пришло время разделиться.
Геральт плотно обмотал голову шелковым платком Мильвы. Надел
шапку Региса. В очередной раз проверил, как лежит сигилль на спине и оба
кинжала в голенищах.
Рядом Кагыр точил свой длинный нильфгаардский меч. Ангулема
перехватила лоб шерстяной ленточкой, сунула за голенище охотничий нож, презент
от Мильвы. Лучница и Регис седлали им коней. Вампир отдал Ангулеме своего
вороного, а сам пересел на Драакуля.
Они были готовы. Оставалось только одно.
– Идите сюда все, – бросил Геральт.
Подошли.
– Кагыр, сын Кеаллаха, – начал Геральт, стараясь
не впадать в патетику. – Я обидел тебя несправедливым подозрением и вел
себя в отношении тебя как последний подлец. Настоящим приношу извинения при
всех, склонив голову. Приношу извинения и прошу тебя простить меня. Всех вас
тоже прошу простить меня, ибо подло было заставлять вас смотреть на это и
слушать.
Я разрядил на Кагыре и на вас свою злость, свой гнев и свою
обиду. Кроющуюся в том, что я знаю, кто нас предал. Знаю, кто предал и похитил
Цири, которую мы хотим спасти. Мой гнев объясняется тем, что речь идет об особе,
которая некогда была мне очень дорога.
