Снаружи уже опускались сумерки, коридоры Энсенады были
темны. Дорогу, по которой Дийкстра шел за молчаливым мажордомом, освещал редкий
ряд светильников в руках лакеев, расставленных вдоль коридоров. А перед дверьми
комнаты, в которую его провел мажордом, по стойке «смирно» стояли гвардейцы с
алебардами, такие прямые и неподвижные, словно им в зады воткнули
дополнительные ратовища. Лакеи со светильниками стояли здесь погуще, свет
прямо-таки резал глаза. Дийкстра несколько удивился помпе, с которой его
встречали.
Войдя в комнату, он мгновенно перестал удивляться. И низко
поклонился.
– Приветствую тебя, Дийкстра, – сказал Эстерад
Тиссен, король Ковира, Повисса, Нарока, Вельгада и Тальгара. – Не стой в
дверях, изволь подойти ближе. Отбросим этикет, это аудиенция неофициальная.
– Светлейшая госпожа.
Супруга Эстерада, королева Зулейка, несколько рассеянным
кивком ответила на почтеннейший поклон Дийкстры, ни на мгновение не бросая
вязания.
Кроме королевской четы, в огромном покое не было ни души.
– Именно, именно. – Эстерад заметил взгляд. –
Поболтаем в четыре, прошу прощения, в шесть глаз. Что-то мне, понимаешь ли,
кажется – так будет лучше.
Дийкстра присел на указанном карле напротив Эстерада. На
короле была кармазиновая, отороченная горностаями мантия, на голове, в тон
мантии, бархатная шапо. Как все мужчины клана Тиссенидов, он был высок, могуче
сложен и бандитски красив. Выглядел всегда крепким и здоровым; словно моряк,
только что вернувшийся с моря, он прямо-таки излучал аромат морской воды и
соленого ветра. Как у всех Тиссенидов, точный возраст короля определить было
трудно. Судя по волосам, коже и рукам – местам, наиболее ярко свидетельствующим
о возрасте, Эстераду можно было дать сорок пять лет. Дийкстра знал, что королю
пятьдесят шесть.
– Зулейка, – наклонился король к жене. –
Взгляни на него. Если б ты не знала, что это шпион, ты б поверила?
Королева Зулейка была невысока ростом, скорее полновата,
нежели худощава, и симпатично неуклюжа. Одевалась она характерным для женщин
такого типа образом, заключающимся в таком подборе элементов одежды, чтобы
никто не мог угадать, что она не собственная бабушка. Такого эффекта Зулейка
достигала свободным, не выделяющимся покроем выдержанных в серо-коричневых
тонах платьев. На волосы надевала унаследованный от предков чепец. Не
пользовалась никакой косметикой и не носила никаких украшений.
– Хорошая Книга, – проговорила она тихим,
мелодичным голоском, – учит нас быть сдержанными в оценке ближних наших. Ибо,
говорит она, и вас тоже когда-то оценят. И хорошо бы, если не по внешности.
Эстерад Тиссен одарил супругу теплым взглядом. Повсюду было
ведомо, что любил он ее безгранично, любовью, которая за двадцать девять лет
супружества нисколько не остыла, а, наоборот, горела все ярче и горячее.
Эстерад, как утверждали, ни разу не изменил Зулейке. Дийкстра не очень-то верил
в нечто столь неправдоподобное. Он сам трижды пытался подставлять – а точнее,
подкладывать – королю эффектных агенток, кандидаток в фаворитки, незаменимые
источники информации. Ничего не получалось. И все же…
– Не люблю ходить вокруг да около, – сказал
король, – поэтому сразу же поясню тебе, Дийкстра, почему я решил
поговорить с тобою лично, а не доверять это министрам. Причин тому несколько. Во-первых,
я знаю, что ты не прочь подкупать людей. В принципе я уверен в своих
чиновниках, но к чему подвергать их тяжким испытаниям, вводить в искушение?
Какую взятку ты намеревался предложить министру иностранных дел?
– Тысячу новиградских крон, – глазом не моргнув
ответил шпик. – А если б он заартачился, то дошел бы до полутора.
– Вот за это я тебя и люблю, – после краткого
молчания сказал Эстерад Тиссен. – Кошмарный же ты сукин сын, милостивый
государь Дийкстра. Ты напоминаешь мне меня в юности. Гляжу я на тебя и вижу
себя в этом возрасте.
Дийкстра поблагодарил поклоном. Он был моложе короля всего
на восемь лет. И был уверен, что Эстерад прекрасно это знает.
– Да, кошмарный ты сукин сын, – повторил король,
посерьезнев. – Сукин сын. Но порядочный и с хорошими манерами. А это
большая редкость в наше паршивое время.
Дийкстра снова поклонился.
– Понимаешь, – продолжал Эстерад, – в любом
государстве найдутся люди, которых можно назвать слепыми фанатиками идеи
общественного согласия. Преданные этой идее, они ради нее готовы на все. На
преступление тоже, поскольку цель, по их мнению, оправдывает средства и
изменяет соотношения и значимости понятий. Они не убивают, нет, они спасают
порядок. Они не истязают, не шантажируют – они обеспечивают интересы
государства и дерутся за эти интересы. Жизнь единицы, если единица нарушает
догму установленного порядка, для таких людей шелонга ломаного не стоит. А
того, что общество, которому они служат, состоит именно из единиц, такие люди
во внимание не принимают. Такие люди обладают так называемыми широкими
взглядами… а широкие взгляды – это вернейший способ не замечать других людей.
– Никодемус де Боот, – не выдержал Дийкстра.
– Близко, но не точно. – Король Ковира
продемонстрировал алебастрово-белые зубы. – Это Высогота из Корво. Менее
известный, но тоже хороший этик и философ. Почитай, советую. Возможно, у вас
осталась еще какая-нибудь его книга, может, не все спалили? Но к делу, к делу.
Ты, Дийкстра, тоже без зазрения совести пользуешься интригами, подкупами,
шантажом и пытками. Ты и глазом не моргнешь, посылая кого-либо на смерть или
приказывая убить тайно. То, что все это ты творишь, исходя из блага
королевства, которому служишь, не оправдывает тебя и не делает в моих глазах
более симпатичным. Отнюдь. Знай об этом.
Шпион кивнул в знак того, что знает.
– Однако ты, – продолжал Эстерад, –
представляешь собою, как уже сказано, сукина сына благородного характера. И
поэтому я тебя люблю и уважаю, поэтому даю тебе приватную аудиенцию. Потому что
ты, Дийкстра, имея к тому миллион возможностей, ни разу в жизни не сделал
ничего для себя лично и не украл из государственной казны. Даже полшелонга.
Зулейка, взгляни! Он покраснел или мне только показалось?
Королева подняла глаза, не отрываясь от вязанья.
– По скромности их познаете правоту их, –
процитировала она стих из Хорошей Книги, хоть не могла не видеть, что на лице
шпиона не проступило даже следа румянца.
