– Гораздо более сложное. Шар обеспечивает телесвязь
исключительно с другим, сочетающимся с ним шаром. Даже у местного
краснолюдского банка есть такой шар, используемый им для связи с центральным
банком. У мегаскопа намного большие возможности… Впрочем, к чему
теоретизировать. Без бриллианта все равно ничего не получится. Ну что ж, давай
прощаться…
– Не спеши так…
Сигрдрифа встала, прошла через неф, остановилась перед
алтарем и изваянием Модрон Фрейи.
– Богиня, – сказала она, – покровительствует
также вещуньям, ясновидящим, телепаткам. Это символизируют ее священные
животные: кот, который слышит и видит укрытое, и сокол, который видит сверху.
Это символизирует драгоценность богини – Брисингамен, ожерелье ясновидения.
Зачем строить какие-то видящие и слышащие приборы, Йеннифэр? Не проще ли
обратиться за помощью к богине?
В последний момент Йеннифэр удержалась, чтобы не выругаться.
Как ни говори, а это было место культа.
– Подходит время вечерней молитвы, – продолжила
Сигрдрифа. – Вместе с другими жрицами я посвящу себя медитации. Буду
просить богиню помочь Цири. Той Цири, которая не раз бывала здесь, в храме, не
раз глядела на Брисингамен на шее Великой Матери. Пожертвуй еще часом или двумя
твоего бесценного времени, Йеннифэр. Останься здесь, с нами, на время молитвы.
Поддержи меня, когда я буду молиться. Поддержи мыслью и присутствием.
– Сигрдрифа…
– Я прошу. Сделай это для меня. И для Цири.
Драгоценность Брисингамен. На шее богини.
Йеннифэр сдержала зевоту.
«Хоть какое-нибудь бы пение, – подумала она, –
какие-нибудь заклинания, какие-нибудь мистерии… Какой-нибудь мистический
фольклор… Было б не так нудно, не так бы клонило в сон. Но они просто стоят на
коленях, склонив головы. Неподвижные, молчаливые…
А однако могут, когда хотят, оперировать Силой, и порой – не
хуже нас, чародеек. И по-прежнему остается загадкой, как они это делают.
Никакой подготовки, никакого обучения, никаких занятий… Только медитация и
молитва. Вдохновение? Разновидность самогипноза? Так утверждала Тиссая де Врие…
Они черпают энергию бессознательно, в трансе, и в трансе обретают способность
ее преобразовывать подобно тому, как делаем мы нашими заклинаниями.
Трансформируют энергию, трактуя это как дар и милость божества. Вера дает им
силу.
Почему нам, чародейкам, никогда не удавалось ничего
подобного?
А что, если попытаться? Воспользоваться атмосферой и аурой
этого места? Ведь я могла бы сама погрузить себя в транс… Ну, вот хотя бы глядя
на этот бриллиант… Брисингамен… Интенсивно размышляя о том, как изумительно он
выполнял бы свою роль в моем мегаскопе…
Брисингамен… Он горит, как утренняя звезда там, во мраке, в
дыме кадил и коптящих свечей…»
– Йеннифэр!
Она подняла голову.
В храме было темно. Сильно пахло дымом.
– Я уснула? Прости…
– Прощать нечего. Иди за мной.
Снаружи ночное небо горело мерцающим, меняющимся как в
калейдоскопе светом. Полярное сияние? Йеннифэр протерла глаза, пораженная
увиденным. Aurora borealis?
[23]
В августе?
– Чем ты можешь пожертвовать, Йеннифэр?
– Не поняла.
– Готова ли ты пожертвовать собой? Своей бесценной
магией?
– Сигрдрифа, – зло ответила она. – Не испытывай
на мне свои вдохновенные штучки. Мне девяносто четыре года. Но прими это как
тайну исповеди. Я открываюсь тебе только для того, чтобы ты поняла, что нельзя
относиться ко мне, как к ребенку.
– Ты не ответила на мой вопрос.
– И не собираюсь. Ибо это мистицизм, который я не
принимаю. Я уснула во время вашего моления. Меня оно утомило. Потому что я не
верю в твою богиню.
Сигрдрифа отвернулась, а Йеннифэр помимо воли вздохнула.
Очень глубоко.
– Не скажу, что твое неверие мне льстит, – сказала
женщина с глазами, заполненными расплавленным золотом. – Но разве твое
неверие что-нибудь изменит?
Единственное, что Йеннифэр была в состоянии сделать, это
выдохнуть.
– Придет время, – сказала златоглазая
женщина, – когда абсолютно никто, включая детей, не будет верить в
чародеек. Я говорю тебе это намеренно зло. В виде реванша. Пошли.
– Нет. – Йеннифэр наконец удалось переломить
пассивные вдохи и выдохи. – Нет! Никуда я не пойду! Довольно! Это наговор
или гипноз. Иллюзия! Транс! У меня выработаны защитные механизмы… Все это я
могу развеять одним-единственным заклинанием, вот так! А, дьявол…
Златоглазая подошла ближе. Бриллиант в ее ожерелье горел как
утренняя звезда.
– Ваша речь постепенно перестает служить
взаимопониманию, – сказала она. – Она превращается в искусство ради
искусства, чем менее она понятна, тем считается более глубокой и мудрой. А ведь
я призывала вас уже тогда, когда вы только и умели, что «Э-э-э-э» да «Гу-гу».
Идем.
– Это иллюзия, транс… Никуда я не пойду!
– Я не собираюсь тебя принуждать. Это было бы позорно.
Ведь ты разумная и гордая девушка. С характером.
Равнина. Море трав. Вересковые заросли. Камень, выступающий
из вересков, будто спина притаившегося хищника.
– Ты возжелала обладать драгоценностью, Йеннифэр. Я не
могу ее тебе дать, предварительно не уверившись кое в чем. Я хочу проверить,
что в тебе сокрыто. Поэтому я привела тебя сюда, на то место, которое с
незапамятных времен было и осталось местом Силы и Могущества. Утверждают, что
твоя бесценная магия действует всюду. Кажется, стоит протянуть руку. Ты не
боишься ее протянуть?
У Йеннифэр пресеклось дыхание. Она молчала, не в состоянии
произнести ни единого слова.
– Сила, способная преобразовывать мир, – сказала
женщина, которую нельзя было называть по имени, – есть, по-твоему, Хаос,
искусство и наука? Проклятие, благословение и прогресс. А случайно, не есть ли
она Вера? Любовь? Жертвенность?
Слышишь? Поет петух Камби. Волна бьет о берег. Волна,
которую разрезает нос Нагльфара. Поет рог Хеймдалля, стоящего лицом к врагу на
радужной дуге Бифроста. Подступает Белый Хлад, надвигаются Вьюга и Пурга… Земля
дрожит от содроганий Змея…
Волк пожирает Солнце. Луна чернеет. Есть только холод и
тьма. Ненависть, месть и кровь…
На чью сторону ты встанешь, Йеннифэр? Где ты будешь – на
восточном или же на западном краю Бифроста? Будешь с Хеймдаллем или против
него?
