— Не исключено, что он с этой публикой как-то связан, — предположил я. — Уйдя от вас, он нашел пристанище в «Кингс-Кросс», у сестры. Но где он обитал до этого? Вполне возможно, у этих людей.
— Именно. Мне и показалось, что за эту ниточку стоит потянуть, потому и пришел к вам. — Фицсиммонс собрал свои пожитки и поднялся. — Возможно ли, что вы увидитесь с господином Холмсом?
— Я очень надеюсь, что он найдет способ со мной связаться.
— Что ж, может, этот листок наведет его на какие-то мысли. Спасибо, доктор Ватсон, что нашли для меня время. Я просто потрясен тем, что случилось с Россом. В воскресенье мы помолимся в часовне за упокой его души. Нет, провожать меня не надо. Дорогу я найду.
Он взял свои пальто и шарф и вышел из комнаты. Я уставился на листок — аляповатые строчки, примитивные картинки. Прочитал текст раза три — и только тогда мне открылось то, что я был обязан обнаружить мгновенно. Ну конечно же! Дом чудес доктора Шолкинса. Джекдо-лейн, Уайтчепел.
Я только что нашел «Дом шелка».
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Сообщение
Моя жена вернулась в Лондон на следующий день. О своем прибытии она известила меня телеграммой из Камберуэлла, и я встречал ее поезд на Холборнском виадуке. Должен сказать, что никакая другая причина не заставила бы меня оставить Бейкер-стрит: я все равно полагал, что Холмс попытается со мной связаться, и мне претила мысль о том, что он проберется в свое жилище, невзирая на все сопряженные с этим опасности, и обнаружит, что меня там нет. Но я также не мог допустить, чтобы Мэри ехала через весь город одна. Одной из самых замечательных добродетелей моей жены было умение проявлять терпимость, мириться с моими долгими отлучками в обществе Шерлока Холмса. Она никогда не жаловалась, хотя и переживала, что я подвергаю себя опасности, и сейчас мне предстояло объяснить, что произошло в ее отсутствие, сказать, что, увы, полностью воссоединиться мы пока не сможем, нужно какое-то время, чтобы положение нормализовалось. Я сильно по ней соскучился и с нетерпением ждал встречи.
Шла вторая неделя декабря. Начало месяца было ознаменовано жуткой погодой, но сейчас на небе обосновалось солнце и, хотя на улице было очень холодно, все кругом сияло, намекая на общее довольство и процветание. Народ прибывал из загорода в таких количествах, что на площади яблоку было негде упасть. А сколько детей, взиравших на все с выпученными глазами! Казалось, только ими можно заселить небольшой город. Рабочие кололи лед и освобождали улицы от снега. Кондитерские и бакалейные лавки были увешаны веселыми гирляндами. В витринах предлагалось отведать гуся, ростбиф или пудинг, и сам воздух был наполнен ароматом жженого сахара и начинки для пирога. Я выбрался из четырехколесного экипажа и сквозь толпу протолкался к вокзалу, думая об обстоятельствах, из-за которых я совершенно выпал из предпраздничной суеты, лишился традиционных лондонских радостей. Пожалуй, в этом и заключалась отрицательная сторона моих отношений с Шерлоком Холмсом. Наша дружба затягивала меня в такие мрачные места, куда ни один нормальный человек не пошел бы по своей воле.
На вокзале народу было не меньше. Поезда приходили по расписанию, на платформах взволнованно, словно белый кролик Алисы из Страны Чудес, с пакетами, свертками и корзинками, сновали молодые люди. Поезд Мэри уже прибыл, но я не сразу увидел ее, когда двери открылись и выплеснули в море метрополиса новую партию человеческих душ. Но вот и она, выходит из своего вагона… И тут произошло нечто, на секунду вызвавшее у меня беспокойство. На платформе возник мужчина и приблизился к ней, как бы собираясь поприветствовать. Я видел его только со спины — куртка с чужого плеча, рыжие волосы — и едва ли смог бы узнать при повторной встрече. Он перебросился с Мэри парой слов, потом сел в поезд и исчез из виду. Возможно, мне это только показалось. Я подошел к ней, она увидела меня, улыбнулась, я заключил ее в объятия, и вместе мы пошли к выходу, где нас ждал экипаж.
Мэри столько хотела мне рассказать о своем визите! Госпожа Форрестер была безмерно счастлива ее видеть, они стали настоящими подружками, оставив взаимоотношения хозяйки и гувернантки далеко в прошлом. Мальчик, Ричард, воспитанный и вежливый, как только оправился от болезни, стал им замечательным товарищем. Оказалось, что он запоем читает мои рассказы! Атмосфера в доме такая, какой она ее запомнила, — уютная и дружелюбная. В общем, визит оказался исключительно успешным, правда, в последние дни она немножко приболела — мигрень, простуда, — и это состояние усугубилось в дороге. Вид у нее был уставший, я принялся допытываться, что с ней такое, и она призналась: есть тяжесть в мышцах рук и ног.
— Не тревожься обо мне, Джон. Чашка чаю — и я живо приду в норму. Лучше расскажи про твои новости. Что за фантастическую историю я прочитала о Шерлоке Холмсе?
Я не раз терзал себя вопросом: виноват ли я, что не обследовал Мэри более тщательно? Конечно, меня тогда занимали другие мысли, а сама она не приняла свое заболевание всерьез. К тому же у меня не шел из головы странный человек, подошедший к ней. Вполне возможно, даже поставь я верный диагноз, едва ли можно было что-то изменить. Но все равно, это ощущение будет со мной до конца жизни: к жалобам жены я отнесся легкомысленно и не распознал первые признаки брюшного тифа, который вскоре забрал ее у меня.
Про незнакомца она заговорила сама, как только экипаж тронулся.
— Ты видел этого человека? — спросила она.
— У поезда? Да. Он с тобой говорил?
— Он обратился ко мне по имени. Это меня испугало.
— Что он сказал?
— Просто «доброе утро, госпожа Ватсон». Из простолюдинов. Наверное, рабочий. Он вложил мне в руку это.
Она показала матерчатый мешочек, который все это время сжимала в руке, но о котором забыла, преисполненная радости от нашей встречи, к тому же мы покидали вокзал в спешке. Теперь она передала мешочек мне. Внутри было что-то тяжелое, я поначалу решил, что это монеты, потому что услышал звон металла. Я открыл мешочек и высыпал содержимое на ладонь — оказалось, что это три увесистых гвоздя.
— Что бы это значило? — спросил я. — Он ничего не сказал? Ты можешь его описать?
— Не очень, дорогой. Я глянула на него мимоходом — ведь я искала глазами тебя. Волосы, кажется, каштановые. Небритый, грязный какой-то. Какое это имеет значение?
— Он больше ничего не сказал? Денег не требовал?
— Я же сказала. Он обратился ко мне по имени, больше ничего.
— Но кому понадобилось передавать тебе мешочек с гвоздями?
Не успел я произнести эти слова, как все понял и торжествующе воскликнул:
— «Мешок с гвоздями»! Ну конечно!
— Что это значит, дорогой?
— Подозреваю, Мэри, что это был сам Холмс.
— Ни капельки не похож.
— В этом весь фокус.
— Мешочек с гвоздями тебе о чем-то говорит?
Он говорил мне о многом. Холмс хочет, чтобы я приехал в одну из двух пивных, где мы были, когда искали Росса. Обе назывались «Мешок с гвоздями», но какую из них он имел в виду? Едва ли вторую, в Ламбете, потому что там работала Салли Диксон, и полиции это место известно. Более вероятна первая, в Эдж-лейн. Понятно, он боится, что его увидят, это явственно следует из того, каким путем он решил со мной связаться. Он был переодет, и если какой-то представитель власти видел, как Холмс подходит к Мэри или ко мне, а потом задержал бы нас прямо на платформе, он нашел бы мешочек с тремя плотницкими гвоздями, больше ничего, и никаких свидетельств того, что было передано какое-то сообщение.
