– Вот, – буркнула Мильва, – конец селу. А ведь
токо-токо отстроились опосля той войны. Два года в поте лица ставили, а сгорит
за пару часов. Научиться б пора!
– Чему? – быстро спросил Геральт. Она не ответила. Дым
от пылающей деревушки взбивался высоко, добрался до обрыва, щипал глаза,
выжимал слезы. Со стороны пожара долетели крики. Лютик вдруг побелел как
полотно.
Пленных сбили в кучу, взяли в кольцо. По приказу рыцаря в
шлеме с черным султаном конники принялись сечь и рубить безоружных. Падающих
топтали лошадьми. Кольцо сжималось. Крики, долетавшие до обрыва, перестали
походить на человеческие голоса.
– И мы пойдем на юг? – спросил поэт, выразительно глядя
на ведьмака. – Через пожары? Туда, откуда являются эти мясники?
– Сдается мне, – не сразу ответил Геральт, – выбора у
нас нет.
– Есть, – сказала Мильва. – Я могу провести вас лесами
за Совиные Холмы и обратно до Кеанн Трайса. В Брокилон.
– Через пылающие леса? Сквозь огонь, от которого мы
едва убежали?
– Все вернее, чем дорогой на юг. До Кеанн Трайса не
боле четырнадцати верст, а я знаю тропки.
Ведьмак глядел вниз, на гибнущую в огне деревню.
Нильфгаардцы уже управились с пленными, конники выстраивались в походную
колонну. Разношерстная ватага скоя'таэлей двинулась по тракту, ведущему на
восток.
– Я не возвращусь, – ответил Геральт жестко. – А вот
Лютика в Брокилон проводи.
– Нет! – запротестовал поэт, хоть лицо его все еще не
обрело своего нормального цвета. – Еду с тобой.
Мильва махнула рукой, подняла колчан и лук, сделала шаг в
сторону лошадей, неожиданно повернулась.
– К дьяволу! Слишком долго и слишком часто я эльфов от
погибели спасала. Не можно мне теперь глядеть, как кто гибнет. Провожу вас до
Яруги, психи шальные, токо не южным путем, а восточным.
– Там же леса горят!
– Провожу через огонь. Привыкла.
– Ты не должна этого делать, Мильва.
– И верно, не должна! Ну, в седла! Двигайтесь наконец!
***
Уехали недалеко. Кони с трудом передвигались в чащобе и по
заросшим стежкам, а пользоваться дорогами они не отваживались – отовсюду
долетал топот и гул перемещающихся войск. Сумрак застал их среди заросших
кустарником балок, и тут они остановились на ночлег. Дождь перестал. Небо было
светлым от пожаров.
Они отыскали сравнительно сухое место, присели, обернувшись
накидками и попонами. Мильва отправилась разведать околицу. Как только она
отошла, Лютик дал волю долго сдерживаемому любопытству, которое возбуждала в нем
брокилонская лучница.
– Девушка – прямо лань, – бурчал он. – Везет тебе на
такие знакомства, Геральт. Стройная и ладная, не ходит – танцует. По мне, так
немного узковата в бедрах, а в плечах чуточку мощновата, но ведь женщина,
женщина... Яблочки впереди, того и гляди, хо, хо.., рубашка лопнет...
– Заткнись, Лютик.
– В пути, – мечтательно закатил глаза Лютик, – мне
случилось нечаянно коснуться. Бедра, скажу тебе, словно мрамор. М-да, не скучал
ты тот месяц в Брокилоне...
Мильва, которая в этот момент вернулась из разведки,
услышала театральный шепот и заметила взгляды.
– Обо мне треплешься, поэт? Че-то ты на меня пялишься,
едва я отвернусь? Птица мне на спину наклала?
– Никак не можем надивиться твоему искусству лучника, –
осклабился Лютик. – Думаю, на стрелецких состязаниях у тебя б конкурентов не
было.
– Давай-давай, трепись.
– Читал я, – Лютик многозначительно глянул на Геральта,
– что самых лучших лучниц можно найти среди зерриканок, в степных кланах.
Некоторые вроде бы отрезают себе левую грудь, чтобы не мешала натягивать лук.
Бюст, говорят, мешает тетиве.
– Не иначе, какой виршеплет навроде тебя выдумал, –
прыснула Мильва. – Сидит себе и от нечего делать придумывает всякую ослиную
дурь, перо в горшок ночной макает, а люди глупые верят! Что, сиськами, что ль,
стреляют-то? Или как? К щеке тетиву натягивают, боком стоя, вот так. Ни за чего
тетива не задевает. Что отрезают – глупость, выдумка пустоголовых бездельников
навроде тебя, которым вечно одни бабьи титьки снятся.
– Благодарю за сердечные слова о поэтах и поэзии. И за
лекцию о лучницах. Хорошее оружие лук. Знаете, что? Я думаю, именно в этом
направлении будет развиваться военная наука. В будущих войнах биться будут на
расстоянии. Изобретут такое оружие, что противники смогут запросто убивать друг
друга, вообще не видя, кого убивают!
– Дурь одна... – кратко оценила Мильва. – Лук – хорошая
штука, но война – это мужик супротив мужика, на длину меча. Тот, что крепче,
слабаку башку пополам. Всегда так было и так будет. А когда кончится, то и
войнам конец. А пока что – видел, как воюют? В той деревне, возле дамбы. Эх,
что трепаться впустую. Пойду гляну. Кони храпят, ровно б волк где поблизости
крутит...
– Ну – лань и лань! – Лютик проводил ее взглядом. –
Хммм... Однако, возвращаясь к упомянутой деревне у дамбы и к тому, что Мильва
твоя сказала, когда мы на обрыве сидели... Ты не считаешь, что она была малость
права?
– Относительно чего?
– Относительно... Цири. – Поэт слегка запнулся. – Наша
прелестная и быстрострельная дева, похоже, не уразумела ваших взаимоотношений,
думает, как мне кажется, что ты намерен соперничать с нильф-гаардским
императором в борьбе за ее руку. Что в этом истинная причина твоего похода в
Нильфгаард.
– Стало быть, относительно этого она не права. А
относительно чего права?
– Погоди, не заводись. Но взгляни правде в глаза. Ты
приголубил Цири и считаешь себя ее опекуном. Но это ведь не обычная девушка.
Она – королевское дитя, Геральт. Ей, как ни говори, положен трон. Дворец.
Корона. Не знаю, конечно, нильфгаардская ли. Не знаю, лучший ли для нее муж
Эмгыр...
– И верно. Не знаешь.
– А ты знаешь?
– Ясное дело – потихоньку приближаешься к выводам, –
сказал ведьмак, плотнее заворачиваясь в попону. – Не старайся очень-то. Я знаю,
что это за вывод. Нет смысла спасать Цири от судьбы, писанной ей при рождении.
Ибо спасенная Цири вполне может приказать драбантам скинуть нас с лестницы. А
посему – оставим ее в покое. Так?
Лютик раскрыл рот, но Геральт не дал ему заговорить.
