Музыкальный слух не подвел трубадура. То, что казалось
невозможным, оказалось правдой. Они стояли в сердце леса под моросящим дождем,
на дороге, усеянной трупами, и слышали пение. Кто-то приближался с юга и пел
бодро и весело.
Мильва дернула поводья вороного, готовая бежать, но ведьмак
жестом остановил ее. Его это заинтересовало. Потому что доносящееся до них
пение не было грозной, ритмичной, гудящей многоголосицей марширующей пехтуры
или задорной песенкой конников. Оно не вызывало страха. Совсем наоборот.
Дождь шумел в листве. Уже можно было различить слова
песенки. Веселой песенки, казавшейся в этой панораме войны и смерти чем-то
чуждым, неестественным и совершенно неуместным.
Гляньте, там в бору-борочке
Да волчишко пляшет,
Зубья щерит, резво скачет
И хвостишком машет.
Ты чего такой веселый, бестия лесная?
Иль жены не подыскалось?
Не нашлась такая?
Ум-та, ум-та, у-ху-ха!
Лютик вдруг рассмеялся, вытащил из-под мокрого плаща лютню,
не обращая внимания на шипение ведьмака и Мильвы, рванул струны и подхватил во
весь голос:
Гляньте, серый волк патлатый
Стонет под горою,
Морда в землю, хвост
Под брюхом и слеза рекою.
Ты чего такой унылый, бестия лесная?
Ох, женился я по дури!
Ох, судьбина злая!
– Ум-та, ум-та, у-ху-ха! – подхватили совсем близко
многочисленные голоса.
Раздался дружный смех, кто-то пронзительно засвистел на
пальцах, и из-за поворота показалась удивительно живописная, идущая гуськом компания,
разбрызгивающая грязь ритмичными ударами тяжелых сапожищ.
– Краснолюды, – вполголоса отметила Мильва. – Но не из
белок. Бороды не заплетены.
Их было шестеро. В коротких, переливающихся всеми оттенками
серого и коричневого плащах с капюшонами, какие краснолюды обычно носят во
время ненастья. Геральт знал, что такие плащи совершенно не пропускали воды,
поскольку из года в год они пропитывались дегтем, покрывались дорожной пылью и
остатками жирной пищи. Практически такая одежда переходила от отца к старшему
сыну, поэтому пользовались ею, как правило, исключительно краснолюды зрелого
возраста. А зрелости краснолюд достигал тогда, когда борода доходила ему до
пояса, что обычно случалось годам к пятидесяти.
Ни один из приближающихся на молодого не походил. Но и на
старого тоже.
– Людей ведут, – буркнула Мильва, движением головы
указывая Геральту на группу, выходящую из леса вслед за шестеркой краснолюдов.
– Не иначе, как беженцев, глянь, все поклажей увешены.
– Да и сами тоже неплохо нагружены, – заметил Лютик.
Действительно, каждый краснолюд тащил груз, под которым
запросто свалился бы не только человек, но и конь, что послабее. Кроме обычных
наспинных мешков и котомок, Геральт заметил небольшие туески, солидный медный
котел и что-то вроде маленького сундука с ящиками. Один нес на плече колесо от
телеги.
Передний шел налегке. За пояс у него был засунут небольшой
топорик, заспиной – длинный меч в ножнах, обернутых полосатыми кошачьими
шкурками, на плече зеленый, мокрый взъерошенный попугай. Именно передний с ними
и поздоровался.
– Приветствую! – рявкнул он, останавливаясь посередь
дороги и упираясь руками в бока. – Времена такие, что лучше волка повстречать в
бору, чем человека, а если уж выпало человека, то сподручней встречного стрелой
из самострела попотчевать, чем добрым словом поприветствовать! Но кто песней
здоровкается, кто музыкой представляется, тот, видать, свой мужик. А может, и
своя баба, прошу прощения у милой дамы! Приветствую. Я – Золтан Хивай.
– Я – Геральт, – представился после недолгого колебания
ведьмак. – Пел Лютик. А это – Мильва.
– Крррва мать! – проскрипел попугай.
– Захлопни клюв! – буркнул на птицу Золтан Хивай. –
Прощения прошу. Мудрая эта заморская птица, но невоспитанная. Десять талеров за
чудака отдал. Фельдмаршал Дуб зовется. А это остальная моя компания: Мунро
Бруйс, Язон Варда, Калеб Страттон, Фиггис Мерлуццо и Персиваль Шуттенбах.
Персиваль Шуттснбах был не краснолюд. Вместо всклокоченной
бороды из-под мокрого капюшона выступал длинный и острый нос, безошибочно
указывающий на принадлежность владельца старой и благородной расе гномов.
– Эти, – указал Золтан Хивай на сбившихся неподалеку в
кучку людей, – беженцы из Кернова. Одни бабы с ребятней. Больше их было, но
Нильфгаард окружил их три дня тому, вырезал и рассеял. Мы наткнулись на них в
лесах и теперь вот сообща идем.
– Смело идете, – позволил себе заметить ведьмак. – По
дороге с песнями.
– Не думаю, – тряхнул бородой краснолюд, – что топать с
плачем было бы лучше. От Диллингена шли лесами, тихо и скрытно, а когда войска
прошли, выбрались на тракт, чтобы время нагнать. – Он осекся, глянув на
побоище.
– К таким картинкам, – указал он на трупы, – мы уже
попривыкли. От самого Диллингена, от Яруги на трактах одна смерть... Вы из
этих?
– Нет. Купцов нильфгаардцы вырезали.
– Нет. Не нильфгаардцы, – покрутил головой краснолюд,
равнодушно глядя на убитых. – Скоя'таэли. Регулярное войско не тратит времени
на то, чтобы стрелы из трупов вытаскивать. А хорошая стрела полкроны стоит.
– Ишь, разбирается, – буркнула Мильва.
– Куда идете?
– На юг, – тут же ответил Геральт.
– Не советую. – Золтан Хивай снова покачал головой. –
Там сплошь ад, огонь и гибель. Диллинген уже наверняка захвачен, все крупные
силы Черных переходят Яругу, того и гляди зальют всю долину на правом берегу.
Сами видите, они уже перед нами, на севере, идут на город Бругге. Стало быть,
единственно разумное направление бегства – восток.
Мильва многозначительно глянула на ведьмака, а ведьмак
воздержался от комментариев.
– Мы, к примеру, на восток направляемся, – продолжал
Золтан Хивай. – Единственный шанс – это спрятаться за фронт, а с востока, от
реки Ины, в конце концов двинутся темерские войска. Думаем идти туда лесными
просеками до Холмов Турлуга, потом Старой Дорогой до Соддена, до реки Хотли,
что в Ину впадает. Хотите, пойдемте вместе. Если не помешает, что медленно
идем. У вас кони, а нас беженцы задерживают здорово.
– Вам, гляжу, – проговорила Мильва, проницательно глядя
на него, – это вроде бы не мешает. Краснолюд даже с грузом тридцать верст в
день может отмахать без малого, сколь и конный человек. Я знаю Старую Дорогу.
Без беженцев вы бы у Хотли за три дня были.
