– Нет.
– Так какого беса стоишь тут один?
– Считаю.
– Э?
– С того момента, как мы выбрались из Брокилона, прошло
двадцать дней, за это время мы прошли всего верст шестьдесят. Цири, если верить
слухам, находится в Нильфгаарде, в столице империи, в городе, от которого меня отделяют,
по осторожным прикидкам, что-то около двух с половиной тысяч верст. Из
элементарных расчетов получается, что при таком темпе я доберусь туда через год
и четыре месяца. Как тебе это нравится?
– Никак. – Мильва пожала плечами, снова кашлянула. – Я не
умею считать так хорошо, как ты. А читать и писать и вовсе. Я глупая, простая
девушка из деревни. Никакая тебе не компания. Не друг для разговоров.
– Не говори так.
– Так ведь правда же. – Она резко отвернулась. – На кой
ты мне эти версты и дни перечислял? Чтобы я присоветовала тебе что-нибудь?
Страх твой разогнала, тоску приглушила, которая свербит тебя сильнее, чем боль
в поломанной ноге? Не умею! Тебе нужна не я, а та, другая, о которой болтал
Лютик. Мудрая, ученая. Любимая.
– Лютик – трепач.
– Ну-ну. Но часом с головой треплется. Вернемся, хочу
напиться еще.
– Мильва?
– Ну чего?
– Ты ни разу не сказала, почему решила ехать со мной.
– А ты не спрашивал.
– Теперь спрашиваю.
– Теперь – поздно. Теперь я уж и сама не знаю.
***
– Ну наконец-то, – обрадовался Золтан уже заметно
изменившимся голосом. – А мы тут, представьте себе, решили, что Регис
отправится с нами.
– Серьезно? – Геральт внимательно посмотрел на
цирюльника. – Что вдруг такое неожиданное решение?
– Господин Золтан, – не опустил глаз Регис, –
разъяснил, что в моих краях буйствует очень серьезная война. Возвращаться в те
места нельзя, оставаться на этой пустоши – не очень разумно. Идти в одиночку –
опасно.
– А с нами, совершенно незнакомыми, тебе, значит,
безопасно. Ты определил это с одного взгляда?
– С двух, – слегка улыбнувшись, ответил цирюльник. –
Первый – на женщин, которых вы охраняете. Второй – на их детей.
Золтан громко отрыгнул, скребанул мензуркой по дну бадейки.
– Внешность бывает обманчивой, – усмехнулся он. – А
может, мы собираемся продать баб в неволю?
Персиваль, да сделай ты что-нибудь! Ну, открой побольше кран
или еще чего. Мы ж хотим напиться, а капает, будто кровь из носа.
– Холодильник не управится. Жидкость будет теплой.
– Не беда. Ночь-то холодная.
Тепловатый самогон здорово подстегнул красноречие. Золтан и
Персиваль порозовели вконец, голоса у них изменились еще больше. Речь гнома и
поэта вообще превратилась в почти нечленораздельное бормотание. Разыгравшийся
аппетит компания зажевывала холодной кониной, которую сдабривала оказавшимися в
хате корешками хрена, обильно роняя слезы, потому что хрен по крепости ничуть
не уступал самогону. Но добавлял огня дискуссии.
Регис неожиданно удивился, когда оказалось, что конечная
цель похода не анклав массива Махакам, извечное и безопасное местопоселение
краснолюдов. Золтан, который перещеголял болтливостью Лютика, сообщил, что в
Махакам не вернется даже под конвоем, и дал волю своей неприязни к царящим там
порядкам. Особенно ему претила политика и абсолютизм старосты Махакама и всех прочих
краснолюдских кланов Брувера Гоога.
– Старый гриб! – рявкнул он и плюнул в топку печурки. –
Глядишь и не знаешь, то ль живой, то ль сеном набитый. Почти не движется, и
правильно делает, потому как при каждом движении его пердеж пробирает. Не
поймешь, чего говорит – борода от засохшего борща с усами склеилась. А
командует всем и всеми, все должны, вишь ты, плясать под его дудку.
– Тем не менее трудно утверждать, что политика старосты
Гоога себя не оправдывает, – вставил Регис. – Именно благодаря его решительным
действиям краснолюды отделились от эльфов и уже не дерутся совместно со
скоя'таэлями. А это привело к прекращению погромов, к отмене карательной
экспедиции на Махакам. Верность контактам с людьми приносит плоды.
– Хрен она приносит, а не плоды. – Золтан осушил
мензурку. – Что касается белок, так старого пердуна вовсе не интересовала
никакая верность людям. Просто слишком много юнцов бросало работу на рудниках и
в кузницах, присоединялось к эльфам, чтобы найти в командах свободу и достойные
мужчин приключения. Когда это выросло до размеров проблемы, Брувер Гоог зажал
говнюков в железные клещи. Чихать ему на убиваемых скоя'таэлями людей и плевать
на репрессии, которым из-за этого подвергались краснолюды, в том числе и на
ваши знаменитые погромы. Погромы ему вообще были и остаются до свечки, потому
что осевших в городах краснолюдов он считает отщепенцами. А что касается угрозы
в виде карательных экспедиций на Махакам, то не смешите меня, мои милые.
Никакой угрозы не было и нет, потому что ни один из королей не осмелится
тронуть Махакам даже пальцем. Я скажу больше: даже нильфгаардцы, если им
удастся захватить окружающие массив долины, Махакам тронуть не посмеют. Знаете,
почему? Так я вам скажу:
Махакам – это сталь. И еще какая! Там есть уголь, там есть
магнетитовые руды, неисчерпаемые запасы. А в других местах одна труха.
– И в Махакаме есть техника, – вставил Персиваль
Шуттенбах. – Металлургия! Огромные печи, не какие-то засранные курные избы.
Водяные и паровые молоты...
– На, Персиваль, перец длинноносый, глотни, – Золтан
подал гному в который раз наполненный сосуд, – а то доконаешь нас своей
техникой. Все знают о технике. Но не все знают, что Махакам экспортирует сталь.
В королевства. Но и в Нильфгаард тоже. А если нас кто пальцем тронет, мы
уничтожим мастерские и затопим рудники. А тогда деритесь, люди, да только
дубовыми палицами, кремнями и ослиными челюстями.
– Вроде бы такой злой был на Брувера Гоога и
махакамские порядки, – заметил ведьмак, – и вдруг стал говорить "мы".
– Да! Верно! – запальчиво подтвердил краснолюд. – А
разве не существует солидарность? А? Согласен, немного меня и гордость берет,
что мы мудрее зазнаек эльфов. Надеюсь, возражать не станешь? Эльфы несколько
сотен лет прикидывались, будто вас, людей, вообще нет. В небо посматривали,
цветочки-василечки нюхали, а при виде людей отводили размалеванные глазки. А
когда оказалось, что это ничего не дает, вдруг очухались и схватились за
оружие. Решили убивать вас и дать повыбивать себя, А мы, краснолюды? Мы
приспособились. Нет, мы не позволили себя подчинить, и не мечтайте. Это мы вас
себе подчинили. Экономически.
