– Видите, люди, как быстро умножаются защитники ведьмы?
– крикнул жрец, потом обернулся и скривился в мимолетной улыбке. – Ладно,
негодники, принимаю на ордалии всю вашу тройку. Да свершится суд божий, да
установим вину ведьмы, одночасно и вашу добродетельность проверим. Но не мечом,
топором, копьями или стрелами. Говорите, вам известны законы суда божьего? И я
их знаю! Вот подковы, покладенные в уголья, раскаленные добела. Испытание
огнем! Ну, приспешники чародейства! Кто подкову из огня вынет, поднесет ко мне
и следов ожога не поимеет, тот докажет, что ведьма невиновна. Если же суд божий
покажет что другое, то и вам смерть, и ей. Я сказал!
Недоброжелательное ворчание старосты Ляабса и его группы
заглушили восторженные крики большинства собравшихся вокруг жреца, учуявших
шикарное развлечение и зрелище. Мильва взглянула на Золтана, Золтан на
ведьмака, ведьмак на небо, потом на Мильву.
– Ты веришь в богов? – спросил он тихо.
– Верю, – буркнула лучница, глядя на угли в костре. –
Но не думаю, чтобы им захотелось забивать себе головы горячими подковами.
– От костра до этого сукина сына всего три шага, –
прошипел сквозь стиснутые зубы Золтан. – Как-нибудь выдержу, работал у горна...
Однако молитесь за меня вашим богам...
– Минуточку, – положил краснолюду руку на плечо Эмиель
Регис. – Подождите молиться.
Цирюльник подошел к костру, поклонился жрецу я зрителям,
быстро наклонился и сунул руку в раскаленные уголья. Толпа ахнула в одно горло.
Золтан выругался. Мильва вцепилась в плечо Геральту. Регис выпрямился, спокойно
поглядел на добела раскаленную подкову, которую держал в руке, и не спеша
подошел к жрецу. Тот попятился, но уперся в стоящих у него за спиной кметов.
– Вы это имели в виду, уважаемый, если не ошибаюсь? –
спросил Регис, поднимая подкову. – Испытание огнем? Если да, то я думаю, суд
божий свершился и приговор однозначен. Девушка невиновна. Ее защитники
невиновны. И я, представьте себе, тоже невиновен.
– По.., по.., покажите руку... – забормотал жрец. – Не
обожжена ли...
Цирюльник усмехнулся свойственной ему улыбкой, не разжимая
губ, потом переложил подкову в левую руку, а правую, совершенно здоровую,
показал вначале жрецу, потом, высоко подняв, всем остальным. Толпа зарычала.
– Чья это подкова? – спросил Регис. – Пусть хозяин
заберет ее. Никто не ответил.
– Дьявольские штучки! – вскричал жрец. – Ты сам либо
чаровник, либо воплощение дьявола! Регис бросил подкову на землю и повернулся.
– Так проведите обряд экзорцизма, – предложил он
холодно. – Пожалуйста! Однако суд божий уже свершился. А я слышал, что сомнение
в результатах ордалий – ересь.
– Сгинь, пропади! – взвизгнул жрец, размахивая перед
носом цирюльника амулетом и проделывая другой рукой каббалистические жесты. –
Прочь в свою адскую бездну, черт! Да расступится под тобой земля...
– Ну, хватит! – ало крикнул Золтан. – Эй, люди!
Господин староста Ляабс! Вы намерены и дальше глядеть на это безобразие?
Намерены...
Голос краснолюда заглушил дикий крик.
– Ни-и-ильфгаард!
– Конники с запада! Конники! Нильфгаард прет! Спасайся
кто может!
Лагерь мгновенно охватила паника. Кметы соскакивали с телег,
выбегали из шалашей, сталкиваясь и сшибая друг друга с ног. Всеобщий
многоголосый рев вознесся к небесам.
– Наши лошади! – крикнула Мильва, освобождая вокруг
себя место ударами кулаков и пинками. – Наши лошади, ведьмак! За мной! Быстро!
– Геральт! – вопил Лютик. – Спаси! Толпа разделилась,
раздробилась словно волна прибоя, мгновенно увлекла Мильву за собой. Геральт,
удерживая Лютика за воротник, не дал себя прихватить, потому что вовремя
вцепился в телегу, к которой была привязана обвиненная в волшебстве девушка.
Однако телега вдруг дернулась и двинулась с места, а ведьмак и поэт свалились
на землю. Девушка задергала головой и принялась истерически хохотать. По мере
того как телега удалялась, смех стихал и терялся среди всеобщего рева.
– Затопчут! – визжал лежащий на земле Лютик. – В кашу
превратят! Спаситееее!
– Кррррва мать! – скрежетал где-то Фельдмаршал Дуб.
Геральт поднял голову, выплюнул песок и увидел пресмешную
сцену.
Ко всеобщей панике не присоединились только четыре особы, из
них одна – против своей воли. Это был жрец, которого железной хваткой держал за
шею староста Эктор Ляабс. Двое других были Золтан и Персиваль. Гном быстрыми
движениями задрал сзади одежду жреца, а вооруженный клещами краснолюд вытащил
из огня раскаленную подкову и засунул ее в штаны святого мужа. Освобожденный от
объятий Ляабса жрец помчался словно комета с дымящимся хвостом, а его визг
утонул в реве толпы. Геральт видел, как староста, гном и краснолюд собрались
было поздравить друг друга с удачной ордалией, когда на них накатилась
очередная волна мчащейся в панике толпы. Все утонуло в клубах пыли, ведьмак не
видел ничего, да и рассматривать было некогда: он был занят Лютиком, которого
теперь сбила с ног несшаяся напролом свинья. Когда Геральт наклонился, чтобы
поднять поэта, из тарахтящего мимо него воза прямо ему на спину свалилась
обрешетка. Тяжесть придавила его к земле, и прежде чем он успел сбросить с себя
обрешетку, по ней промчалось не меньше пятнадцати человек. Когда наконец он
сумел высвободиться, рядом с грохотом и треском перевернулась другая телега, из
которой на ведьмака свалилось три мешка пшеничной муки по цене крона за фунт.
Мешки развязались, и мир утонул в белом облаке.
– Вставай, Геральт! – кричал трубадур. – Вставай, язви
тебя!
– Не могу, – простонал ослепленный драгоценной мукой
ведьмак, обеими руками хватаясь за прошитое болью колено. – Спасайся сам,
Лютик!
– Я тебя не оставлю!
С западной стороны лагеря доносились ужасные крики,
перемешивающиеся со звоном подкованных копыт и ржанием лошадей. Рев и топот
неожиданно усилились, на них наложился грохот металла, сталкивающегося с
металлом.
– Бой! – крикнул поэт. – Они бьются!
– Кто? С кем? – Геральт резкими движениями пытался
очистить глаза от муки и сора. Неподалеку что-то горело, их охватил жар и клубы
вонючего дыма. Топот копыт усилился, земля задрожала. Первое, что он увидел в
туче пыли, были десятки мелькающих перед глазами конских бабок. Всюду. Кругом.
Он превозмог боль.
– Под телегу! Прячься под телегу, Лютик, иначе
затопчут!
– Не двигайся... – простонал притиснутый к земле поэт.
– Лежи... Говорят, конь никогда не наступит на лежащего человека...
– Не уверен, – вздохнул Геральт, – что каждый конь об
этом слышал. Под телегу! Быстро!
