В этот момент один из не знающих человеческих примет коней
на лету саданул его копытом по виску. В глазах у ведьмака разгорелись пурпуром
и золотом все созвездия небосклона, а секундой позже непроглядная темень
затянула небо и землю.
***
Крысы вскочили, разбуженные протяжным криком, отразившимся
многократным эхом от стен пещеры. Ассе и Рееф схватились за мечи. Искра
принялась на чем свет стоит ругаться, ударившись головой о каменный выступ.
– В чем дело? – вскрикнул Кайлей. – Что случилось?
В пещере стояла тьма, хоть снаружи и светило солнце. Крысы
отсыпались за ночь, проведенную в седлах во время бегства от погони. Гиселер
сунул лучину в уголья, распалил, поднял, подошел к тому месту, где, как обычно
вдали от остальных, спали Цири и Мистле. Цири сидела, опустив голову, Мистле обнимала
ее.
Гиселер поднял лучину выше. Подошли остальные. Мистле
накрыла шкурой голые плечи Цири.
– Послушай, Мистле, – серьезно сказал главарь Крыс. – Я
никогда не вмешивался в то, что вы делаете на одной постели. Никогда не сделал
вам неприятного или насмешливого замечания. Это ваши заботы. Всегда старался
отводить глаза и ничего не замечать. Это, повторяю, ваши заботы и ваши
склонности, другим нет до того дела. Пока все происходило незаметно и тихо. Но
теперь вы малость переборщили.
– Не будь идиотом, – взорвалась Мистле. – Ты что
думаешь, это... Девочка кричала во сне! Это был кошмар!
– Верно, Фалька?
Цири кивнула.
– Такой страшный был сон? Что тебе снилось?
– Оставь ее в покое!
– Заткнись, Мистле. Ну, Фалька?
– Человека, которого я когда-то знала, – с трудом
проговорила Цири, – затоптали кони. Копыта...
Я чувствовала, как меня давят... Чувствовала его боль...
Голова и колено... У меня все еще болит... Простите. Я разбудила вас.
– Нечего извиняться. – Гиселер взглянул на сжатые губы
Мистле. – Просить прощения должны мы. А сон? Ну что ж, присниться может
каждому. Каждому.
Цири прикрыла глаза. Она не была уверена, что Гиселер прав.
***
В себя его привел пинок.
Он лежал, уперев голову в колесо перевернутой телеги, рядом
с ним корчился Лютик. Пнул его кнехт в стеганом кафтане и круглом шлеме. Тут же
стоял второй. Оба держали в поводу лошадей, у седел которых висели арбалеты и
щиты.
– Мельники, что ль?
Второй кнехт пожал плечами. Геральт увидел, что Лютик не
отрывает глаз от щитов. Сам он тоже давно заметил на щитах лилии. Герб
королевства Темерии. Такие же знаки носили и другие конные стрельцы, которых
было полным-полно кругом. Большинство занималось поимкой коней и обиранием
трупов. В основном одетых в черные нильфгаардские плащи.
Лагерь по-прежнему представлял собою дымящиеся развалины
после штурма, но уже появлялись уцелевшие и бывшие поблизости кметы. Конные
стрельцы с темерскими лилиями сгоняли их в кучу, покрикивали.
Мильвы, Золтана, Персиваля и Региса нигде не было видно.
Рядом сидел герой недавнего "процесса ведьм",
черный котище, равнодушно взиравший на Геральта зелеными глазами. Ведьмак
немного удивился: обычно кошки не терпели его присутствия. Однако раздумывать
над странным явлением было некогда, потому что один из кнехтов ткнул его
древком копья.
– А ну, вставайте. Оба! Эй, у седого-то меч!
– Кидай оружие! – крикнул другой, подзывая остальных. –
Меч на землю, да побыстрее, нито пропорю глевией!
Геральт исполнил приказ. В голове звенело.
– Кто такие?
– Путники, – сказал Лютик.
– Ишь ты! – фыркнул солдат. – По домам топаете? Сбежали
из-под знамени и цвети спороли? Много в энтом лагере таких путников, которые
Нильфгаарда испужались, которым солдатский хлеб не пондравился! Есть и наши
старые знакомцы! Из нашей хоругви!
– Энтих путников теперича другая дорога ждет, –
захохотал второй. – Короткая! Наверх, на сук!
– Мы не дезертиры! – крикнул поэт.
– Видно будет, кто такие. Начальство разберется. Из
круга конных стрельцов выдвинулся небольшой отряд легкой кавалерии под
командованием нескольких тяжеловооруженных латников с пышными султанами на
шлемах.
Лютик пригляделся к рыцарям, отряхнулся от муки и привел в
порядок одежду, затем поплевал на ладонь и пригладил растрепанные волосы.
– Ты, Геральт, молчи, – предупредил он. – Переговоры
поведу я. Это темерское рыцарство. Разбили нильфгаардцев. Ничего с нами не
сделают. Уж я-то знаю, как разговаривать с такими. Надо им показать, что они не
с кем-кем, а с равными себе имеют дело.
– Лютик, умоляю...
– Не шебуршись, все будет в ажуре. Я собаку съел на
разговорах с рыцарями и дворянами. Половина Темерин меня знает. Эй, прочь с
дороги, прислуга, расступись! У меня слово к вашим господам!
Кнехты растерянно переглянулись, но отвели пики,
расступились. Лютик и Геральт направились к рыцарям. Поэт вышагивал гордо, с
барской миной на физиономии, мало соответствующей изодранному и вымазанному
мукой кафтану.
– Стоять! – рявкнул на него один из латников. – Ни
шагу! Кто такие?
– А кому это я отвечать должен? – подбоченился Лютик. –
И почему? Кто вы такие, чтобы невинных путников удерживать?
– Не тебе спрашивать, голозадый! Отвечай! Трубадур
наклонил голову набок, поглядел на гербы, украшающие щиты и туники рыцарей.
– Три красных сердца на золотом поле, – отметил он. –
Следовательно, вы – Обри. В голове щита трезубец, значит, вы – первородный сын
Анзельма Обри. Родителя вашего я хорошо знаю, милсдарь рыцарь. А вы, милсдарь
Крикливый, что там у вас на серебряном щите? Ага! Между головами грифов черный
столб? Герб рода Пепеброков, если не ошибаюсь, а я в таких штуках редко
ошибаюсь. Столб, говорят, отражает присущую членам этого рода
"смекалку".
– Прекрати, черт возьми, – прошипел Геральт.
– Я – известный поэт Лютик! – напыжился бард, не
обращая на него внимания. – Наверняка слышали? Так вот проводите-ка нас к
вашему начальнику, к сеньору, ибо привык я с равными себе разговоры
разговаривать.
Латники не отреагировали, но выражение их лиц становилось
все менее приятным, а металлические перчатки все сильнее сжимали изукрашенные
трензеля поводьев. Лютик явно этого не замечал.
