– В сколь дальние страны прикажешь удалиться? –
медленно спросил Регис. – Ведь ты – ведьмак и знаешь обо мне. Когда разберешься
со своей проблемой, когда покончишь со всем, с чем тебе надо покончить, ты,
вероятно, вернешься в эти пределы. Ты знаешь, где я обретаюсь, где бываю, чем
занимаюсь. Будешь меня преследовать?
– Не исключено. Если заплатят. Я – ведьмак.
– Желаю удачи. – Регис застегнул торбу, развернул плащ.
– Бывай. Да, вот еще что. Сколь высока должна быть плата за мою голову, чтобы
ты соблаговолил обеспокоить себя? Как ты меня оцениваешь?
– Дьявольски высоко.
– Ты щекочешь мое тщеславие. А конкретно?
– Валяй отсюда, Регис.
– Незамедлительно. Но сначала назначь за меня цену.
Пожалуйста.
– За обычного вампира я брал столько, сколько стоит хороший
конь под седло. Но ведь ты – необычный.
– Так сколько?
– Сомневаюсь. – Голос ведьмака был холоден как лед. –
Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь смог такую услугу оплатить.
– Понимаю и благодарю, – усмехнулся вампир, на этот раз
показав зубы. Мильва и Кагыр попятились, а Лютик с трудом сдержал крик ужаса.
– Ну всего! Успеха вам!
– Всего, Регис, взаимно.
Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой тряхнул плащом,
закутался в него и исчез. Просто взял и исчез.
***
– Теперь, – Геральт повернулся, все еще держа обнаженный
меч в руке, – твоя очередь, нильфгаардец.
– Нет, – зло прервала Мильва. – С нас хватит. По коням,
выбираемся отсюда! Река крик несет, не успеем обернуться, как на горб сядут!
– Я с ним вместе не поеду.
– Ну так езжай один! – крикнула разъяренная не на шутку
Мильва. – В другую сторону! У нас уже вот где твои фокусы сидят, ведьмак!
Региса прогнал, а ведь он спас тебе жизнь. Но это твое дело. А вот Кагыр спас
меня, и он мне друг! Если тебе он враг, то возвращайся в Армерию, скатертью
дорога! Там твои дружки уже с петлей поджидают!
– Не кричи.
– Так не стой пень пнем. Подсоби посадить Лютика на
мерина.
– Ты сохранила наших лошадей! Плотву тоже?
– Он сохранил, – кивнула она на Кагыра. – Ну, в путь.
***
Переправившись через Ину, они поехали правым берегом реки,
по мелким разливам, через лозняк и старицы, через поймы и заболотины, гудящие
кваканьем лягушек, кряканьем невидимых уток и чирков. День вспыхнул красным
солнцем, слепя глаза, заблестел на зеркалах озерков, заросших кубышками, а они
свернули к тому месту, где один из многочисленных рукавов Ины впадал в Яругу.
Теперь их охватили мрачные, угрюмые леса, в которых деревья вырастали прямо из
зеленой от ряски трясины.
Мильва ехала впереди, рядом с ведьмаком, пересказывая ему
то, что узнала от Кагыра. Геральт хранил гробовое молчание, ни разу не повернул
головы, не взглянул на нильфгаардца, ехавшего позади и помогавшего поэту. Лютик
тихонько постанывал, ругался и жаловался на головную боль, но держался героем и
не задерживал движения. То, что нашелся Пегас и притороченная к седлу лютня,
заметно поправило его самочувствие.
К полудню снова выехали на освещенные солнцем заливные луга,
за которыми растянулась широкая гладь Большой Яруги. Перебрались через старицы,
перешли бродом мели и рукава. И попали на остров, сухое место среди болот и
зарослей, разбросанных между многочисленными рукавами реки. Остров зарос
кустарником и лозняком, было здесь и несколько крупных деревьев, голых,
усохших, белых от бакланьего помета.
Мильва обнаружила в камышах лодку, которую, видимо, загнало
сюда течением. Она же первой высмотрела меж ив полянку, прекрасное место для
отдыха.
Остановились, и тогда ведьмак решил, что пришло время
поговорить с нильфгаардцем с глазу на глаз.
***
– Я подарил тебе жизнь на Танедде. Жаль мне тебя стало,
молокосос. Самая большая ошибка в моей жизни. Утром я выпустил из-под ножа
высшего вампира, у которого на совести наверняка не одна человеческая жизнь. А
должен был бы убить. Но я думал не о нем, потому что у меня голова занята
только одним: добраться до тех, кто причинил зло Цири. Я поклялся себе, что они
заплатят за это кровью. Кагыр молчал.
– То, что ты рассказал Мильве, ничего не меняет. Из
этого следует лишь одно: на Танедде тебе не удалось похитить Цири, хоть ты и
очень старался. И теперь ты тащишься за мной, думая, что я снова приведу тебя к
ней и ты опять наложишь на нее лапу. Рассчитываешь на то, что тогда твой
император, может быть, подарит тебе жизнь, не отправит на эшафот.
Кагыр молчал. Геральт чувствовал себя скверно. Очень
скверно.
– Из-за тебя она кричала по ночам, – буркнул он. – В ее
детских глазах ты превратился в кошмар. А ведь ты был и остаешься только
орудием, всего лишь жалким слугой своего императора. Не знаю, что ты с ней
сделал, чтобы стать для нее кошмаром. А еще хуже, что я не понимаю, почему,
несмотря на все это, я не могу тебя убить. Не понимаю, что меня удерживает.
– Может, то, – тихо сказал Кагыр, – что наперекор всем
предположениям и видимостям у нас с тобой есть нечто общее. У тебя и у меня?
– Интересно, что?
– Как и ты, я хочу спасти Цири. Как и ты, я не
переживаю, когда вижу, что кого-то это удивляет и возмущает. Как и ты, я не
намерен никому объяснять, почему это происходит.
– Ты кончил?
– Нет.
– Тогда слушаю.
– Цири, – медленно проговорил нильфгаардец, – едет на
лошади через пыльную деревню. С шестеркой молодых людей. Среди них – коротко
остриженная девушка. Цири пляшет в сарае на столе, и она счастлива.
– Мильва пересказала тебе мои сны.
– Нет. Она не рассказала мне нечего. Ты не веришь?
– Нет.
Кагыр опустил голову, покрутил каблуком в песке.
– Я забыл, – сказал он, – что ты не можешь мне верить,
не можешь доверять. Понимаю. Но ведь ты, как и я, видел еще один сон. Сон, о
котором никому не рассказывал. И вряд ли захочешь.
***
