Увидев вырывающихся из засады Крыс, двое сопровождающих
карету верховых тут же развернулись и кинулись в стороны. Шансов у них не было.
Гиселер с Реефом и Искрой отрезали им путь и после короткой схватки зарубили.
На двух оставшихся, готовых отчаянно защищать карету, запряженную четверкой
серых в яблоках лошадей, вылетели Каплей, Ассе и Мистле. Цири почувствовала
разочарование и непреодолимую злость. Ей не оставили никого. Похоже, ей некого
будет убить.
Но был еще один всадник, едущий перед каретой в качестве
гонца, легковооруженный, на быстром коне. Он мог бы убежать, но не убежал.
Развернулся, закрутил мечом и помчался прямо на Цири.
Она подпустила его, даже немного сдержала коня. Когда он
ударил, она приподнялась на стременах, свесилась с седла, ловко избежав клинка,
тут же вынырнула, резко оттолкнувшись от стремян. Наездник был ловок и скор,
сумел ударить снова. На этот раз она парировала удар наискось, а когда его меч
соскользнул, рубанула наездника снизу, коротко, по кисти руки, проделав финт,
нацелилась мечом в лицо, и когда он машинально заслонился левой рукой, ловко
развернула меч и хлестнула его под мышку ударом, которому часами училась в Каэр
Морхене. Нильфгаардец сполз с седла, упал, поднялся на колени, дико завыл,
резкими движениями пытаясь сдержать рвущуюся из разрубленных артерий кровь.
Цири несколько мгновений присматривалась у нему, как всегда, очарованная видом
человека, изо всех сил борющегося со смертью. Дождалась, пока он истечет
кровью. Потом отъехала, не оглядываясь.
Все кончилось. Эскорт перебит до последнего человека. Ассе и
Рееф остановили карету, уцепившись за узды первой пары цуговых лошадей.
Форейтор, молоденький паренек в цветастой ливрее, которого сбросили с правой
цуговой, ползал на коленях, плакал и умолял о милосердии. Кучер бросил вожжи и
вторил ему, складывая руки как для молитвы. Гиселер, Искра и Мистле галопом
подскочили к карете. Кайлей спрыгнул с лошади и дернул дверцу. Цири подъехала
ближе, слезла, все еще держа в руке покрытый кровью меч.
В карете сидела толстая матрона в роброне и чепце,
обнимающая молоденькую и ужасно бледную девушку в черном, застегнутом под шею
платьице с гипюровым воротничком. К платьицу, как заметила Цири, была приколота
гемма. Очень красивая.
– Ну, лошадки! – крикнула Искра, рассматривая упряжку.
– Хороши – в яблоках! Картинка, да и только! Заработаем на них по несколько
флоренов!
– А каретку, – Кайлей улыбнулся женщине и девочке, –
оттащут в городок кучер и форейтор, надев на себя упряжь. А если придется в
гору тянуть, то и дамочки помогут!
– Господа бандиты! – заныла матрона в роброне, которую
плотоядная ухмылочка Кайлея напугала больше, чем окровавленное железо в руке
Цири. – Взываю к вашей совести. Ведь вы не опозорите эту юную девочку?!
– Эй, Мистле, – крикнул Кайлей, насмешливо усмехаясь. –
Тут, я слышу, к твоей совести взывают!
– Заткнись, – поморщился Гисслер, все еще не слезая с
лошади. – Никому не смешно от твоих глупостей. А ты успокойся, женщина. Мы –
Крысы. Мы не воюем с женщинами и не обижаем их. Рееф, Искра, выпрягайте
лошадей! Мистле, хватай верховых! И – смываемся!
– Мы, Крысы, не воюем с женщинами, – снова ощерился
Кайлей, поглядывая на побледневшее лицо девушки в черном платье. – Только время
от времени шалим с ними, ежели у них есть на то охота. А у тебя, мазелька, есть
на это охота? У тебя случайно не чешется между ножками? Ну, стыдиться нечего.
Достаточно кивнуть головкой.
– Больше почтительности! – крикнула ломким голосом дама
в роброне. – Да как ты смеешь так обращаться к благородной баронессе, милсдарь
бандит?
Кайлей захохотал, затем преувеличенно почтительно
поклонился.
– Прощения просим! Не хотел оскорбить! Что, даже
спросить не дозволено?
– Кайлей! – крикнула Искра. – Иди сюда! Ты что там
треплешься? Помоги лошадей выпрягать! Фалька! Двигайся!
Цири не отрывала глаз от герба на дверях кареты, серебряного
единорога на черном поле. "Единорог, – подумала она. – Когда-то видела я
такого единорога... Когда? В другой жизни? А может, это был сон?"
– Фалька! Что с тобой?
"Я – Фалька. Но я была ею не всегда. Не всегда".
Она вздрогнула, сжала губы. "Я плохо обошлась с Мистле.
Обидела ее. Надо как-то извиниться".
Она поставила ногу на ступеньку кареты, вперилась в гемму на
платьице бледной девушки и кратко бросила:
– Давай это.
– Да как ты смеешь?! – завопила матрона. – Знаешь ли
ты, с кем разговариваешь? Это благородная баронесса Касадей!
Цири оглянулась, удостоверилась, что никто не слышит.
– Ах, баронесса? Баронессочка? – прошипела она. –
Невысок титул. И даже если б эта молокососка была герцогиней, то должна передо
мной присесть, да так, чтобы задницей земли коснуться, да и головкой тоже.
Давай брошку! Ну, чего ждешь? Сорвать ее с тебя вместе с корсетом?
***
Тишина, наступившая за столом после заявления Филиппы,
быстро сменилась общим гулом. Магички наперебой выражали удивление и недоверие,
требовали объяснений. Некоторые, несомненно, многое знали о предполагаемой
Владычице Севера Цирилле, или Цири, другим имя было знакомо, но знали они
меньше. Фрингилья Виго не знала ничего, но кое-что подозревала и терялась в
догадках, вращающихся в основном вокруг некой прядки волос. Однако Ассирэ,
которую она спросила вполголоса, молчала и посоветовала помолчать и ей, тем
более что Филиппа Эйльхарт продолжала:
– Многие из нас видели Цири на Танедде, где высказанным
в трансе пророчеством она наделала много шума. У некоторых из нас был с нею
близкий и даже очень близкий контакт. Я в основном имею в виду тебя, Йеннифэр.
Теперь твоя очередь заговорить.
***
Пока Йеннифэр рассказывала о Цири, Трисс Меригольд
внимательно присматривалась к подруге. Йеннифэр говорила спокойно и без эмоций,
но Трисс знала ее достаточно долго и достаточно хорошо. Ей уже доводилось
видывать ее в самых различных ситуациях, к тому же в таких, которые вызывали
стресс, мучили и доводили до грани болезни, а порой и до самой болезни.
Сейчас Йеннифэр, несомненно, была именно в таком состоянии.
Она выглядела утомленной, больной и, можно бы сказать, пришибленной.
