– Вы несете такую заумь, что у меня башка кругом идет,
– бросила Мильва. – А вообще-то вся ваша мудрость вкруг одного вертится – что у
бабы под юбкой. Философы засратые, прости господи.
– Оставим ненадолго символику крови, – сказал Регис. –
Потому что здесь мифы действительно основаны на фактах. Перейдем к мифам,
которые на фактах не основаны, а меж тем широко распространены. Каждому
известно, что человек, укушенный вампиром, если он, конечно, выживет, сам
должен стать вампиром. Так?
– Так, – сказал Лютик. – Была такая баллада...
– Ты знаком с основами арифметики?
– Я изучал все семь главных искусств: тривий и
квадриум. А диплом получил summa cum laude.
– В вашем мире после Сопряжения Сфер осталось около
тысячи двухсот высших вампиров. При этом количество абсолютных абстинентов, а
кроме меня, таких немало, уравновешивает масса пьющих сверх меры, как и я в
свое время. Среднестатистический вампир пьет в каждое полнолуние, ибо
полнолуние для нас – праздник, который мы привыкли.., хммм.., обмывать. Сводя
проблему к человеческому календарю и принимая двенадцать полнолуний в году –
вообще-то это не совсем так, – мы получим теоретическое количество ежегодно
укушенных людей, равное четырнадцати тысячам четыремстам. После Сопряжения
прошло около тысячи пятисот лет. В результате простого умножения получим, что в
данный момент на свете теоретически должны существовать двадцать один миллион
шестьсот тысяч вампиров. Если же учесть геометрическую прогрессию...
– Достаточно, – вздохнул Лютик. – У меня нет абаки, но
общее количество я себе представляю. А вернее – не представляю. Значит,
поражение вампиризмом – чушь собачья и вымысел.
– Благодарю, – поклонился Регис. – Переходим к следующему
мифу, утверждающему, что вампир – это человек, который умер, однако не совсем.
В могиле он не гниет и в прах не обращается. Лежит себе там свеженький и
румяненький, готовый выйти и кусаться. Откуда берется такой миф, если не из
вашего подсознательного и иррационального отвращения к почтенным покойникам? На
показ-то вы окружаете мертвых почестями и памятью, мечтаете о бессмертии, в
ваших мифах и легендах то и дело кто-нибудь воскресает, побеждает смерть. Но
если ваш достопочтенный покойник-прадедушка действительно неожиданно вылезет из
могилы и потребует пива, начнется паника. И неудивительно. Органическая
материя, в которой прекращаются жизненные процессы, разлагается. Внешние
проявления такого разложения малопривлекательны. Труп, прости Мильва, воняет,
превращается в отвратительное месиво. Бессмертный дух, непременный элемент
ваших мифов, с ужасом сбрасывает смердящую падаль и возносится. Он чист, его
можно безопасно почитать. Однако вы ухитрились придумать такой отвратительный
тип духа, который не улетает, не покидает останки, больше того, не желает даже,
опять же, Мильва, прости, вонять. Это отвратительно и противоестественно! Живой
мертвец – что может быть для вас отвратительнее? Какой-то кретин даже пустил в
оборот термин "мертвяк", которым вы с таким восторгом нас
награждаете.
– Люди, – едва заметно усмехнулся Геральт, – раса
примитивная и суеверная. Им трудно как следует понять и правильно назвать
существо, которое воскресает после того, как его продырявили кольями,
обезглавили и на пятьдесят лет закопали в землю.
– Действительно, трудно. – Вампир не обиделся на
насмешку. – Ваша мутированная раса восстанавливает ногти, волосы и эпидермис,
но не способна согласиться с существованием более совершенных в этом смысле
творений. Все, что совершеннее вас, вы считаете отвратительной аберрацией. А
отвратительные аберрации вы вставляете в мифы. В социологических целях.
– Ни фига я во всем этом не поняла, – спокойно заметила
Мильва, наконечником стрелы откидывая волосы со лба. – Нет, конечно, понимаю,
что вы балакаете о сказках, сказки знаю и я, хоть я и дурная девка из леса.
Чудно мне, что ты вовсе солнца не боисся, Регис. В сказках солнце вомперов в
пепел оборачивает. Это, что ли, тоже сказка?
– Как нельзя более, – сказал Регис. – Вы верите, что
вампир опасен только ночью, первый луч солнца превращает его в прах. В основах
мифа, родившегося за первобытными кострами, лежит ваша солярность, то есть
теплолюбие и суточный ритм, предполагающий дневную активность. Ночь для вас –
холодная, темная, недоброжелательная, опасная, полная неожиданностей пора, а
восход солнца означает очередную победу в борьбе за выживание, новый день,
продолжение жизни. Солнце приносит свет и тепло, живительные для вас солнечные
лучи несут гибель враждебным вам монстрам. Вампир рассыпается в пыль, тролль
окаменевает, оборотни перестают быть оборотнями, гоблин бежит куда глаза
глядят. Ночные хищники возвращаются по своим логовам, перестают угрожать. До
самого захода солнца мир принадлежит вам. Повторяю и подчеркиваю: миф возник у
костров древнейших стоянок. Теперь он всего лишь миф, потому что вы освещаете и
обогреваете свои жилища; и хоть вами все еще управляет солярный ритм, вы сумели
победить ночь. Мы, высшие вампиры, тоже немного отдалились от своих
первоначальных склепов. Освоили день. Аналогия полная. Такое объяснение тебя,
дорогая Мильва, удовлетворяет?
– Не-а. – Лучница отбросила стрелу. – Однако я поняла.
Учусь. Умная буду – аж жуть! Социолоция, активоция, сратовация, вурдолация. В
школах, говорят, розгами секут. С вами учиться приятней. Башка трещит малость,
зато задница цела.
– Одно не подлежит сомнению, и заметить это легко, –
сказал Лютик. – Солнечные лучи не превращают тебя в пепел, Регис, солнечное
тепло на тебя так же мало влияет, как раскаленная подкова, которую ты лихо
вытащил из огня голой рукой. Однако, возвращаясь к твоим аналогиям, для нас,
людей, день навсегда останется естественной порой активности, а ночь –
естественной порой отдыха. Таково наше физическое и физиологическое строение:
днем, к примеру, мы видим лучше, чем ночью. Исключение – Геральт, который
всегда видит одинаково хорошо, но он – мутант. А что, у вампиров это тоже было
результатом мутации?
– Можно сказать и так, – согласился Регис. – Хоть я
считаю, что мутация, растянувшаяся на достаточно долгое время, перестает быть
мутацией, а становится эволюцией. Но то, что ты сказал о физическом строении,
очень точно. Приспособление к солнечному свету было для нас печальной
необходимостью. Чтобы выжить, мы должны были уподобиться в этом отношении
людям. Мимикрия, сказал бы я. Впрочем, имеющая последствия. Воспользуюсь
метафорой: мы легли в постель больного.
– Не понял.
– Есть основания думать, что долговременный солнечный
свет убийствен. Существует теория, что, по скромным прикидкам, примерно через
пять тысяч лет этот мир будут заселять только лунарные существа, активные
ночью.
– Хорошо, что не доживу, – вздохнул Кагыр, зевнув во
весь рот. – Не знаю, как вам, а мне повышенная дневная активность явно
напоминает о необходимости ночного сна.
