"Можно было ожидать раньше, – подумал он. – Но кто из
нас, кроме Региса, разбирался в таких делах? Нет, конечно, все заметили, что
Мильву часто по утрам рвет. Но мы порой ели такое, что всех наизнанку
выворачивало. Лютик тоже блевал раза два, а у Кагыра как-то разыгрался такой
понос, что он перепугался, уж не дизентерия ли это. А то, что девушка то и дело
слезает с коня и уходит в кусты, я принял за воспаление мочевого пузыря...
Ну, балбес!
Регис, кажется, догадывался. Но молчал. Молчал до тех пор,
когда больше уже молчать было нельзя. Когда мы остановились в покинутом
лесорубами шалаше, Мильва отозвала его в лес и они долго, временами очень громко,
разговаривали. Вампир вернулся из леса один. Варил и смешивал какие-то травы,
потом неожиданно попросил всех нас в шалаш. Начал он издалека, как всегда,
своим действующим на нервы менторским тоном.
***
– Обращаюсь ко всем, – повторил Регис. – Как ни говори,
мы – команда и несем коллективную ответственность. Здесь ничего не меняет тот
факт, что, вероятнее всего, среди нас отсутствует тот, кто несет самую большую
– индивидуальную – ответственность. Я бы сказал так: непосредственную.
– Выражайся, язви тебя в душу, если она у тебя,
конечно, есть, яснее, – занервничал Лютик. – Команда, коллектив,
ответственность... Что с Мильвой? Чем она больна?
– Это не болезнь, – тихо сказал Кагыр.
– Во всяком случае, не в прямом значении этого слова, –
подтвердил Регис. – Мильва беременна.
Кагыр кивнул, показав тем самым, что догадывался. Лютик
осоловел. Геральт прикусил губу.
– Который месяц?
– Она отказалась назвать, притом в весьма малолюбезной
форме, какую-либо дату, в том числе и дату последних месячных. Но я в этом
разбираюсь. Десятая неделя.
– Значит, забудь о своих патетических намеках на
непосредственную и индивидуальную ответственность, – угрюмо сказал Геральт. –
Это не мы. Если у тебя и были какие-то сомнения, то я их отвожу. Однако ты
совершенно прав, говоря о коллективной ответственности. Нам сразу и неожиданно
достались, я бы сказал так, роли отцов и мужей. Послушаем, что скажет лекарь.
Внимательно.
– Нормальное, регулярное питание, – начал перечислять
Регис. – Никаких стрессов. Здоровый сон. А вскоре – конец конной езде.
Молчали долго.
– Понятно, – сказал наконец Лютик. – У нас проблемы,
милсдари мужья и отцы.
– И более крупные, чем в я думаете, – сказал вампир. –
Либо менее. Все зависит от точки зрения.
– Не понимаю.
– А должен бы, – буркнул Геральт.
– Она потребовала, – после краткого молчания проговорил
Регис, – чтобы я приготовил и дал ей некий сильно и радикально действующий..,
медикамент. Она считает это ремедиумом против хлопот. Она настроена весьма
решительно. Весьма.
– Ты дал?
– Не посоветовавшись с другими.., отцами и мужьями? –
усмехнулся Регис.
– Лекарство, о котором она просит, – тихо проговорил
Кагыр, – не чудесная панацея. У меня три сестры, я знаю, что говорю. Она,
кажется, думает, что вечером выпьет отвар, а наутро двинется вместе с нами. Ничего
подобного. Ничего. Понадобится не меньше десяти дней, прежде чем можно будет
посадить ее на лошадь. Ты, Регис, должен ей об этом сказать до того, как дать
лекарство. А дать сможешь только тогда, когда мы найдем для нее кровать.
Кровать и чистую постель.
– Понял, – кивнул Регис. – Один голос за. А ты,
Геральт?
– Чего – я?
– Господа любезные. – Вампир обвел их своими темными
глазами. – Не прикидывайтесь, будто не понимаете.
– В Нильфгаарде, – сказал Кагыр, краснея и опуская
голову, – в таких вопросах решающий голос остается за женщиной. Никто не может
влиять на ее решение. Регис сказал, что Мильва решила.., воспользоваться
медикаментом. Только поэтому, исключительно поэтому, я начал невольно думать о
предстоящем как о свершившемся факте. И о его последствиях. Но я – чужеземец,
не разбирающийся в ваших... Я вообще в такие дела не имею права вмешиваться.
Простите.
– За что? – удивился трубадур. – Ты что, действительно
принимаешь нас за дикарей, нильфгаардец? За примитивное племя, подчиняющееся
каким-то шаманским табу? Разумеется, только женщина может принять решение, это
ее неотъемлемое право. Если Мильва решается на...
– Замолкни, Лютик, – буркнул ведьмак. – Заткнись, очень
тебя прошу.
– Ты думаешь иначе? – взорвался поэт. – Ты хотел бы ей
запретить, либо...
– Заткнись, черт побери, иначе я за себя не ручаюсь.
Сдается мне, Регис, ты проводишь среди нас нечто вроде плебисцита. Зачем? Медик
– ты. Снадобья, которые она просит... Да, снадобья, к слову
"медикамент" у меня как-то душа не лежит – гляньте-ка, опять душа
вылезла! Только ты можешь это снадобье приготовить и дать. И ты это сделаешь,
если она попросит опять. Не откажешь.
– Медикамент уже готов. – Регис показал маленькую
бутылочку из темного стекла. – Если она попросит снова, я не откажу. Если
попросит!
– Так в чем же дело? В нашем единомыслии? Во всеобщем
одобрении? Ты этого ожидаешь?
– Ты прекрасно знаешь, в чем дело, – сказал вампир. –
Верно чувствуешь, что надо сделать. Но поскольку спрашиваешь, отвечаю. Да,
Геральт, дело именно в этом. Да, именно это следует сделать. Нет, этого ожидаю
не я.
– Ты можешь выражаться яснее? – спросил Лютик.
– Нет, – ответил вампир. – Яснее уже не могу. Тем более
что и надобности нет. Верно, Геральт?
– Верно. – Ведьмак положил голову на сплетенные пальцы.
– Да, черт побери, верно. Но почему ты смотришь на меня? Это должен сделать я?
Но я не умею. Не смогу. Я совершенно не гожусь на эту роль. Совершенно,
понимаете?
– Нет, – возразил Лютик. – Совершенно не понимаем.
Кагыр, ты понимаешь?
Нильфгаардец взглянул на Региса, потом на Геральта.
– Пожалуй, да, – сказал он медленно. – Так мне кажется.
– Ага, – кивнул трубадур. – Ага. Геральт понял с ходу.
Кагыру кажется, что он понимает. Я явно нуждаюсь в пояснениях, но сначала мне
велят молчать, потом я слышу, что нет нужды, чтобы я понимал. Благодарствую.
Двадцать лет на службе поэзии достаточно много, чтобы знать: есть вещи, которые
либо понимаешь сразу, даже без слов, либо не поймешь никогда.
Вампир улыбнулся.
– Не знаю никого, – сказал он, – кто мог бы выразить
это изящнее.
***
