– Вот почему роман такой корявый! – хмыкнула Аня.
– Не корявый, а неровный, – мягко поправил Снежко. – В нем встречаются весьма недурно написанные куски, а «Песни Голубя» – просто шедевр! И это странно!
– Тебя удивляют хорошие стихи?
– Нет. То, что их автор не написал больше ни строчки. А ведь он прожил еще сорок девять лет! Так не бывает, можете мне поверить. Поэт остается поэтом навечно, это, если хотите, его карма.
– Да уж, в прозе он был не силен.
– А чем он тогда занимался? – поинтересовалась Яся.
– Можно сказать, ничем. Обычный джентльмен, ничем не выдающийся. Единственное событие, случившееся в его биографии, – посвящение в рыцари королем Иаковом. Вот только непонятно, за какие заслуги он удостоился такой чести? Следующий реально существующий персонаж – сэр Солсбери, которому Роберт Честер посвятил свое… хм… творение. – Снежко взглянул в Анины глаза и прочел в них невысказанный вопрос. – Нет, это не он скрывается под маской Голубя, – сказал он с сожалением. – В тысяча шестьсот первом году Солсбери был жив.
– Для живого это странный подарок. Я имею в виду книгу, похожую на реквием, – пожала плечами Яся.
– Я тоже решила, что человек, которому посвящена книга, скончался, – подхватила Аня. – Сразу после посвящения сэру Солсбери идет цитата из Горация. – Аня отобрала у Саши листы, нашла нужное место и прочитала: – «…муза не даст умереть памяти о муже, достойном хвалы». Это же чистой воды эпитафия!
– Не хочется тебя огорчать, но Солсбери в тот момент на тот свет не собирался. Его час пробил лишь в 1612 году, одиннадцать лет спустя, – развел руками Саша.
– Тогда что же это такое? – Аня возмущенно потрясла в воздухе стопкой листов. – Глупый розыгрыш?
– Больше похоже на оскорбление, – задумчиво проговорила Яся.
– Ну, вообще-то, если верить документам, этот сэр был личностью, до тошноты ординарной, – заметил Саша. – Жил в глуши, в столице бывал редко и с литераторами не дружил. Единственное, в чем он преуспел, это рождение наследников. У него было не то десять, не то двенадцать отпрысков.
– Ничего себе! – ахнула Анна.
– Тогда он действительно не может быть бесплодным Голубем, – вздохнула Яся. – И его роль абсолютно непонятна.
– Но хоть какой-то смысл упоминания его имени должен быть? Где-то же Честер его взял и для чего-то в книжку вставил! – возмутилась Аня.
– Увы, – признался Саша, – пока многоуважаемый сэр тянет лишь на объект насмешек.
– Не вижу ничего смешного в повторяющейся в разных вариантах истории о самосожжении супружеской четы, – ворчливо заметила Аня.
– Кроме того, шутка должна была обойтись затейникам дорого, – добавила Яся. – Если книги были редкостью и дорого стоили, то розыгрыш безобидного помещика стоил целое состояние.
Снежко хлопнул себя по коленям, тряхнул головой и сказал:
– Все это так, и, спору нет, выглядит по меньшей мере странно, но на данном этапе большего нам из личности сэра Солсбери не выжать. А потому предлагаю рассмотреть остальные факты, касающиеся этой невероятно таинственной книги.
– Ты раскопал еще что-нибудь? – округлила глаза Аня.
– Возможности этой книжки неисчерпаемы, – усмехнулся Саша. – Меня больше не удивляет тот факт, что профессор Чебышев десять лет не мог от нее оторваться. Тут и целой жизни будет мало.
– Чем дальше, тем интереснее, – пробормотала Яся. – Ну что ж, выкладывай. Что там еще?
– Поэты!
– Ты же сказал, что они все настоящие!
– А я и не отрицаю. Не перебивай, пожалуйста.
Анна фыркнула и отвернулась. Снежко, не обращая на нее внимания, пошуршал страницами и достал из кипы листов… еще один титульный лист.
– Еще один? – заметила очевидное Яся. Аня с любопытством вытянула шею.
– Вот именно. Он размещен сразу после окончания романа Честера. Нас извещают, что мы имеем дело с – цитирую – «различными поэтическими эссе о все тех же Феникс и Голубе, созданными лучшими и самыми выдающимися из поэтов того времени…».
– Интересно, в этой книжице есть хоть слово правды? – Вопрос Яси был чисто риторическим.
– Что-то тут не так, – покачал головой Саша. – Должен же быть хоть какой-то смысл?
– Знаете, что мне пришло в голову? – спросила Анна. – Скорее всего, Голубь и Феникс были друзьями и Джонсона, и Марстона. Если они и вправду скоропостижно умерли, то эти двое могли заключить перемирие, чтобы почтить память друзей!
– По крайней мере, это хоть какое-то объяснение, – кивнул Саша.
– Не просто «какое-то», – передразнила Анна, – а очень даже перспективное! Теперь мы знаем, что нашу птичью семейку стоит поискать в окружении Джонсона, Марстона и Шекспира. Поскольку они знаменитости, их биографии разложены по полочкам, Феникс и Голубь обязательно отыщутся.
– Кое-что мне уже известно, – скромно возвестил Снежко. – Правда, на таинственных супругов я пока не наткнулся, но о самих поэтах немного узнал. Бен Джонсон, например, отличался буйным нравом и склонностью к выпивке. Был болтлив и задирист. Оно и понятно, родился-то он в семье каменщиков. Лет в двадцать пять стал актером, написал пьесу, в которой играл сам Шекспир. Джонсон, несмотря на отвратительный характер, сделал блестящую карьеру драматурга, много писал для королевского двора.
– Когда он прославился? – уточнила Аня.
Саша посмотрел в свои записи:
– В тысяча шестьсот пятом.
– То есть через четыре года… А когда Шекспир играл в его пьесе?
– В тысяча пятьсот девяносто восьмом.
– Уже кое-что…
– Ерунда. – Саша не разделял ее энтузиазма. – В то время великий бард был простым актером, а театр – чуть лучше рыночного балагана. Что касается Джонсона, то, несмотря на частые нападки на двор, его покровители не давали ему пропасть, несколько раз даже из темницы вызволяли.
– Надо же, и здесь без блата не обошлось, – усмехнулась Яся.
– Джонсон был гений или очень близко к этому, – пояснил Саша, – и его титулованные друзья это прекрасно понимали. Будучи алкашом и дебоширом без преувеличения, он знал французский в совершенстве, переводил Горация и имел степень магистра в Оксфорде.
– Ни фига себе, – присвистнула Анна.
– Вот именно. Его друзьями были Бэкон, Джон Донн и, конечно, Шекспир. Он вообще был очень общительным, и друзья у него были самые разные: от бомжей до особ королевской крови, так что шансы обнаружить семейку птиц я оцениваю как высокие. Бен Джонсон обожал людей со странностями, да и у самого их было предостаточно. Вот, например, ему не нравилось, как пишется его собственное имя: Johnson. Он всегда выкидывал букву «h». А теперь взгляните вот сюда. – Снежко продемонстрировал страницу с окончанием какого-то стихотворения из сборника «Жертва любви», в конце которого они увидели подпись, обведенную жирным красным маркером. В этой подписи буква «h» присутствовала.
