— И что? — спросил бармен Дронов.
— Мы попробовали, — тихо ответила Вика.
— И что? — снова спросил бармен, нахмурившись. — Получилось?
Вика помолчала, затем качнула головой:
— Не совсем. Мы потом с братом пленку прослушали, а на ней ничего. Только… разные шорохи.
— А что за шорохи-то? — понизив голос, спросил бармен.
Вика посмотрела на него и тихо ответила:
— Да кто ж их знает. Просто шорохи в пустой квартире.
Бармен несколько секунд глядел на Вику, затем откинулся на спинку стула и усмехнулся.
— Ну, это ничего не доказывает. Шорохи разные бывают. Штору ветром колыхнуло, вода в батареях забулькала, форточка скрипнула — мало ли их бывает, звуков этих.
— Погоди, — оборвала его тетя Глаша, не сводя внимательного взгляда с девушки. — Вик, ты ведь еще что-то хотела сказать?
— Хотела… Но только это… глупости.
— Ты расскажи, а мы уж рассудим — глупости или нет.
Девушка явно колебалась. Наконец, она сдалась.
— Ладно. Только не смейтесь.
— Не будем, — заверила ее тетя Глаша.
Вика вздохнула и сказала:
— Потом, спустя лет десять, я тогда уже в училище училась, он мне как-то позвонил и сказал, что разбирал старые вещи. Ну, и нашел ту пленку.
— Ту, на которую вы голоса привидений записывали? — уточнил бармен.
Вика кивнула:
— Угу. Он сказал, что решил послушать ее еще раз.
— И что?
— Ничего. Через два дня брата сбила машина.
— Насмерть?
— Да.
— Ой, беда-то какая, — всплеснула руками сердобольная тетя Глаша.
— Н-да, — проговорил бармен. — Дела.
Он поежился и незаметно бросил взгляд на черные окна. Вика посмотрела на их лица и вдруг запрокинула голову и засмеялась.
— Ох, умора! Здорово я вас разыграла, да? Видели бы вы свои рожи!
Бармен несколько секунд смотрел на хохочущую Вику, затем с досадой проговорил:
— Дура ты, Кулькова!
— А ты умный? Нет никаких призраков! Нет и не было, ясно вам? Это все выдумки суеверного сознания, нам в училище рассказывали.
Бармен усмехнулся.
— Да ну? А ты пойди сейчас за ворота, туда, прямо в парк. И погуляй там пять минут. Слабо?
— С ума сошел? — фыркнула Вика. — Там ведь буря!
— А я тебе дождевик и зонт дам. Погуляешь пять минут — цепочку золотую подарю. Помнишь, ты говорила, что тебе нравится?
— Это та, которую ты для сестры купил?
Бармен кивнул:
— Угу. Погуляешь за воротами пять минут, и она твоя.
— Вот балбесы, — нахмурилась недовольная тетя Глаша. — Зачем бесов искушаете? Сидите вон и пейте свое вино, а со злом в игры не играйте.
Горничная на нее даже не посмотрела.
— А что, правда цепочку отдашь? — спросила она у бармена.
— Правда, — кивнул тот.
— А как же сестра?
— А новую куплю.
Вика повернулась к тете Глаше:
— Теть Глаш, будете свидетелем!
— Да ну вас, дурни! — махнула на нее рукой тетя Глаша. — Совсем из ума выжили. Грач намедни рассказывал, что по лесу собака бродячая шастает. Хочешь, чтобы она тебе ноги покусала?
— Собаки в такой ливень по улицам не шастают, — веско сказал бармен. — Я в деревне рос. В ливень собаку из конуры палкой не выгонишь.
— Ладно, — произнесла Вика. — Не спорьте. Я все решила. Давай свой дождевик!
— Сдурела ты! — воскликнула тетя Глаша. — Дурак подначивает, а дура ведется. Мало вам проблем? Как с ума посходили! Постояльцы все куда-то ушли, нам ждать зачем-то велели. Куда ушли? Зачем ждать? А теперь еще вы!
— Правда, Вик, кончай, — сказал бармен. — Я же пошутил.
Вика усмехнулась и едко проговорила:
— Что, цепочку жалко стало? Одумался? Поздно, дружок. Готовь цепочку.
— Дура ты! — воскликнул бармен. — Промокнешь же вся.
— Не промокну. А промокну — тоже не беда, залезу в горячую ванну, накачу сто грамм коньячку — еще и жарко станет. Готовь цепочку, Дронов!
У двери Вике вдруг стало отчего-то страшно. Она прислушалась к завыванию ветра, к дробному стуку дождя и зябко поежилась. Выходить на улицу не хотелось. А уж брести одной во тьму, туда, где чернеют кусты и деревья, и подавно.
— Ну что? — поинтересовался за спиной бармен. — Передумала?
— Вот еще! — фыркнула Вика и взялась за дверную ручку.
В лицо ей дунул ледяной ветер, обжигая щеки раскаленным оловом дождевых капель.
5
Горничная Вика Кулькова была смелой девушкой. И, конечно же, выйти в парк и простоять там пять минут в кромешной тьме она решилась не из-за дурацкой цепочки. Ею двигал азарт, причем азарт особого рода — некий вид патологии, порожденной тщательно скрываемым страхом, в существовании которого Вика не признавалась даже себе самой.
Вике было двадцать лет, но за эти годы она успела навидаться всякого. Рассказывая историю о магнитофоне, записывающем голоса мертвецов, она на самом деле не покривила душой. Ее брат Виктор действительно утверждал, что слышал эти голоса. Другое дело, что к тому моменту ее брат уже дважды прошел лечение в психиатрической клинике. А что касается голосов, то он слышал их повсюду.
Странности начались у Виктора задолго до сумасшествия. Он не только записывал голоса мертвых на магнитофон. Он пытался фотографировать привидений, везде таскал фотоаппарат с собой. В квартире, подъезде, на улице, днем, утром, ночью — он фотографировал призраков всегда и везде.
Однажды он ворвался домой растрепанный и возбужденный и с порога крикнул:
— Сестренка, у меня получилось!
— Получилось что? — тщательно водя маленькой кисточкой по ногтям, поинтересовалась Вика.
Виктор схватил со стола графин с водой и отхлебнул прямо из горлышка. Вытер рот ладонью и сообщил:
— Я сфотографировал!
— Молодец, — сказала, не отрываясь от ногтей, Вика. — А кого сфотографировал-то?
— Их! Мертвецов!
Кисточка соскочила с ногтя, оставив на коже красную полоску лака. Вика уставилась на брата изумленно.
— О чем ты говоришь?
— О них!
Виктор сунул руку в карман куртки и вытащил пачку фотографий.
— Вот, смотри! — Он раскрыл пачку веером и принялся тыкать в снимки пальцем: — Вот эта тень, видишь?.. И вот здесь! Видишь окно, а в нем белый полупрозрачный круг? Это лицо!
