Глава 1
Elaine blath, Feainnewedd
Dearme aen a’caelme tedd
Eigean evelienn deireadh
Que’n esse, va en esseath
Feainnewedd, elaine blath!
«Цветочек». Колыбельная песня и популярная детская считалка
эльфов
Истинно, истинно говорю вам, придет век Меча и Топора, век
Волчьей Пурги. Придет Час Белого Хлада и Белого Света. Час Безумия и Час
Презрения, Tedd Deireadh. Час Конца. Мир умрет, погруженный во мрак, и
возродится вместе с новым солнцем. Воспрянет он из Старшей Крови, из Hen
Ichaer, из зерна засеянного. Зерна, кое не прорастет, не проклюнется, но
возгорится Пламенем.
Ess’tuath esse! Да будет так! Внимайте знамениям! А каковы
будут оные, глаголю вам: вначале изойдет земля кровью Aen Seidhe. Кровью
Эльфов…
Aen Ithlinnespeath, пророчество Ithlinne Aegli aep Aevenien
Город горел.
Забитые дымом узкие улочки, ведущие ко рву, к первой
террасе, полыхали жаром, языки пламени пожирали притулившиеся друг к другу
соломенные крыши домов, лизали стены замка. С запада, от портовых ворот,
накатывался крик, звуки яростного боя, глухие, сотрясающие стены удары тарана.
Нападающие неожиданно окружили их, проломив баррикаду,
которую защищали немногочисленные солдаты, горожане с алебардами и арбалетчики.
Покрытые черными попонами кони призраками перелетали через заграждения,
блестящие мечи разили отступающих защитников.
Цири почувствовала, как везущий ее на луке седла рыцарь
резко осадил коня. Услышала его крик. «Держись, – кричал он. –
Держись!»
Другие рыцари в цветах Цинтры опередили их, с ходу сцепились
с нильфгаардцами. Цири видела это всего лишь одно мгновение, краешком глаза –
бешеный водоворот сине-зеленых и черных плащей, лязг стали, удары клинков по
щитам, ржание лошадей…
Крик. Нет, не крик – вой.
«Держись!»
Страх. Каждый рывок, каждый удар, каждый скачок коня до боли
рвет стискивающие ремень руки. Ноги, сведенные болезненной судорогой, не
находят опоры, глаза слезятся от дыма. Обхватившая ее рука душит, давит, чуть
ли не ломает ребра. Вокруг нарастает крик, какого она никогда раньше не
слышала. Что надо сделать с человеком, чтобы он так кричал?
Страх. Сковывающий волю, парализующий, удушающий страх.
Опять лязг железа, храп коней. Дома вокруг пляшут, исходящие
огнем окна неожиданно оказываются там, где только что была забитая грязью улочка,
усеянная трупами, заваленная пожитками беглецов. Рыцарь у нее за спиной вдруг
заходится странным, хриплым кашлем. На вцепившиеся в ремень руки хлещет кровь.
Крик. Свист стрел.
Падение, болезненные удары о доспехи. Рядом бьют копыта, над
головой проносится конское брюхо и разорванная сбруя, снова конское брюхо,
развевающийся черный плащ, звуки ударов наподобие тех, что издает лесоруб,
валящий дерево. Но это не дерево, это железо о железо. Крик, сдавленный и
глухой, совсем рядом валится в грязь что-то черное и огромное, разбрызгивая
кровь. Закованная в железо нога дергается, раздирает землю огромной шпорой.
Рывок. Какая-то сила подхватывает ее, затягивает на седло.
«Держись!» Опять галоп. Руки и ноги отчаянно ищут опоры. Конь становится на
дыбы. «Держись!» Нет опоры. Нет… Нет… Кровь. Конь падает. Нельзя отскочить,
нельзя выбраться, вырваться из тисков покрытых кольчугой рук. Нельзя укрыться
от крови, хлещущей на голову, на шею.
Рывок, чавканье грязи, резкий удар о землю, удивительно
неподвижную после дикой скачки. Хрип и пронзительный визг коня, пытающегося
поднять круп. Удары подков, мелькающие бабки и копыта. Черные плащи и попоны.
Крик.
На улице огонь, ревущая красная стена огня. На ее фоне
наездник, огромный, уходящий, кажется выше пылающих крыш. Покрытый черной
попоной конь пляшет, мотает головой, ржет.
Наездник глядит на нее. Цири видит, как блестят его глаза в
прорези огромного шлема, украшенного крыльями хищной птицы. Видит отблеск
пожара на широком клинке меча, который тот держит в низко опущенной руке.
Наездник глядит. Цири не может пошевелиться. Ей мешают
одеревеневшие руки убитого, охватывающие ее талию. Удерживает что-то тяжелое и
мокрое от крови, что лежит у нее на бедре и притискивает к земле.
И еще ей не дает двигаться страх. Чудовищный, выворачивающий
все внутри страх, из-за которого Цири уже не слышит стон раненого коня, рев
пожара, крики убиваемых людей и грохот барабанов. Единственное, что существует,
с чем приходится считаться, что имеет значение, это страх. Страх в обличье
черного рыцаря с украшенным перьями шлемом, рыцаря, застывшего на фоне
кроваво-красной стены бушующего пламени.
Наездник сдерживает коня, крылья хищной птицы на его шлеме
расправляются, птица устремляется в полет. Кидается на беззащитную,
парализованную страхом жертву. Птица – а может, рыцарь – кричит, вопит страшно,
жутко, торжествующе. Черный конь, черные доспехи, черный развевающийся плащ, а
за всем этим огонь, море огня.
Страх.
Птица верещит. Крылья трепещут, перья бьют по лицу. Страх!
«На помощь! Почему мне никто не помогает? Я одинокая, я
маленькая, беззащитная, я не могу пошевелиться, даже звука не могу издать
перехваченным судорогой горлом. Почему никто не приходит мне на помощь?
Я боюсь!»
Горящие в прорези огромного крылатого шлема глаза. Черный
плащ заслоняет все вокруг…
– Цири!
Она просыпается вся в поту, застывшая, а ее собственный
крик, крик, разбудивший ее, все еще дрожит, вибрирует где-то внутри, в груди,
разрывает высохшее горло. Болят вцепившиеся в попону руки, болит спина…
– Цири, успокойся.
Кругом – ночь, темная и ветреная, монотонно и мелодично
шумящая кронами сосен, поскрипывающая стволами. Уже нет ни пожара, ни крика,
осталась только эта шумящая колыбельная. Рядом играет огнем и пышет теплом
костер бивака, пламя вспыхивает на пряжках упряжи, горит пурпуром на рукояти
меча и оковке ножен, прислоненных к лежащему на земле седлу. Нет другого огня,
другого железа. Касающаяся ее щеки рука пахнет кожей и пеплом. Не кровью.
– Геральт…
– Это был всего лишь сон. Скверный сон.
Цири дрожит, сжимает руки, подбирает ноги.
Сон. Всего лишь сон.
Костер уже успел пригаснуть, березовые чурки стали красными
и прозрачными, потрескивают, то и дело стреляя голубоватым пламенем. Пламя
освещает белые волосы и резкий профиль мужчины, который укутывает ее попоной и
накрывает кожушком.
– Геральт, я…
