– Хочу взглянуть, как выглядит твое «ничего». Ну вот,
так я и думала. «Ничего» поразительно напоминает разорванные штаны и содранную
до живого мяса кожу. Стой спокойно и не бойся.
– Я и не боюсь… Аааа!
Чародейка захохотала и потерла о бедро зудевшую от
заклинания руку. Девчушка наклонилась, осмотрела колено.
– О! – сказала она. – Уже не больно! И дырки
нет… Это чары?
– Угадала.
– Так ты чаровница?
– Опять угадала. Хоть, признаться, предпочитаю
чародейку, а не чаровницу. Чтоб не ошибаться, можешь называть меня по имени.
Трисс. Попросту Трисс. Пошли, Цири. Внизу ждет мой конь, в Каэр Морхен поедем
вместе.
– Мне надо бежать, – покрутила головой
Цири. – Нельзя прерывать бег, а то в мышцах образуется молоко. Геральт
говорит…
– Геральт в замке?
Цири надулась, стиснула губы, глянула на чародейку из-под
пепельной челки. Трисс снова рассмеялась.
– Хорошо. Не буду выспрашивать. Секрет – это секрет, ты
правильно делаешь, что не выбалтываешь его незнакомому человеку. Пошли.
Посмотрим на месте, кто есть в замке, а кого нет. А о мышцах не беспокойся, я
знаю, как управиться с молочной кислотой. О, вот и мой коняга. Я тебе помогу…
Она протянула руку, но Цири помощь не понадобилась. Она
заскочила в седло ловко, легко, почти не отталкиваясь от земли. Мерин дернулся,
удивленный, затоптался на месте, но девочка, быстро ухватив поводья, успокоила
его.
– Вижу, с конями ты управляешься.
– Я со всем управляюсь.
– Подвинься ближе к луке. – Трисс сунула ноги в
стремена, схватилась за гриву. – Дай мне немного места. И не выбей мне
глаза своим мечом.
Она тронула мерина пяткой, и они двинулись шагом по руслу
ручья, пересекли очередной яр и взобрались на округлый холм. Оттуда уже
виднелись прилепившиеся к каменным обрывам руины Каэр Морхена – частично
разрушенная трапеция защитного вала, остатки башни и ворот, бочкообразный столб
донжона.
Мерин фыркнул и дернул головой, переходя ров по остаткам
моста. Трисс натянула поводья. На нее самое не действовали покрывающие дно рва
истлевшие черепа и кости. Ей уже доводилось их видеть.
– Не люблю этого, – вдруг проговорила
девочка. – Так быть не должно. Умерших надо предавать земле. Под курганом.
Ведь верно?
– Верно, – спокойно подтвердила чародейка. –
Я тоже так считаю. Но ведьмаки рассматривают это кладбище как… напоминание.
– Напоминание о чем?
– На Каэр Морхен, – Трисс направила коня к
растрескавшимся аркам, – напали. Здесь разразилась кровавая битва, в
которой погибли почти все ведьмаки. Уцелели только те, которых в тот момент не
было в замке.
– Кто напал? И почему?
– Не знаю, Цири, – солгала она. – Это было
страшно давно. Спроси ведьмаков.
– Спрашивала, – проворчала девочка. – Они не
хотят говорить.
«Я их понимаю, – подумала чародейка. – Ребенку,
которого муштруют, чтобы он стал ведьмаком, к тому же девочке, не говорят о
таких вещах. Такому ребенку не рассказывают о бойнях и резне. Не ожесточают
перспективой того, что и он может когда-либо услышать о себе слова, которые
выкрикивали тогда валившие на Каэр Морхен фанатики. Мутант! Чудовище! Монстр!
Богами проклятое, природе противное существо! Нет, – подумала она, –
я не удивляюсь тому, что ведьмаки не рассказали тебе об этом, малышка Цири. И я
тоже не расскажу. У меня, малышка Цири, еще больше причин молчать. Ведь я
чародейка, а анонимный пасквиль, широко разошедшийся в списках „Монструм“,
который взбудоражил фанатиков и подтолкнул их на преступление, тоже, кажется,
был делом рук какого-то чародея. Но я, малышка Цири, не признаю коллективной
ответственности, не чувствую потребности в покаянии по случаю события, имевшего
место за полстолетия до моего рождения. А скелеты, которым суждено быть вечным
напоминанием, в конце концов истлеют, обратятся во прах, который развеет ветер,
неустанно овевающий склоны, и будут забыты…»
– Они не хотят так лежать, – неожиданно сказала
Цири. – Не хотят быть символом, укором совести или предостережением. Они
не хотят и того, чтобы их прах развеял ветер.
Трисс быстро подняла голову, услышав изменения в голосе
девочки. Моментально уловила магическую ауру, пульсирование и шум крови в
висках. Напряглась, но не отозвалась ни словом, боясь прервать и нарушить происходящее.
– Обычный курган. – Голос Цири становился все
более неестественным, каким-то металлическим, холодным и злым. – Горстка
земли, которая зарастет крапивой. У смерти голубые и холодные глаза, а высота
обелиска не имеет значения, не имеют значения и надписи, выбитые на нем. Кто
может знать об этом лучше тебя, Трисс Меригольд, четырнадцатая с Холма?
Чародейка обомлела. Она видела, как руки девочки стискивают
гриву коня.
– Ты умерла на Холме, Трисс Меригольд, – снова
проговорил злой, чужой голос. – Зачем ты сюда приехала? Возвращайся,
возвращайся немедленно, а этого ребенка, Дитя Старшей Крови, забери с собой,
чтобы отдать его тем, кому он принадлежит. Сделай так, Четырнадцатая. Ибо, не
сделав этого, ты умрешь еще раз. Придет день, и Холм вспомнит о тебе. Вспомнят
о тебе братская могила и обелиск, на котором выбито твое имя.
Мерин громко заржал, затряс головой. Цири вдруг дернулась,
задрожала.
– Что случилось? – спросила Трисс, пытаясь
совладать с голосом.
Цири откашлялась, двумя руками поправила волосы, потерла
лицо.
– Нн… ничего… – неуверенно произнесла она. –
Устала, поэтому… Поэтому уснула. Надо бежать…
Магическая аура развеялась. Трисс почувствовала, как
накатила неожиданно волна холода. Попыталась убедить себя, что это эффект
угасания защитного заклинания, хоть и знала, что все не так. Посмотрела вверх,
на каменную громаду замка, таращившуюся на нее черными провалами развалившихся
бойниц. По телу пробежала дрожь.
Конь зацокал копытами по плитам двора. Чародейка быстро
соскочила с седла, подала руку Цири. Воспользовавшись соприкосновением ладоней,
осторожно послала магический импульс. И поразилась. Потому что не почувствовала
ничего. Никакой реакции, никакого ответа. И никакого сопротивления. В девочке,
которая только что создала невероятно сильную ауру, не было даже намека на
магию. Теперь это был обыкновенный, неряшливо подстриженный и скверно одетый
ребенок.
Но минуту назад ребенок этот не был обыкновенным ребенком.
