В открытой выгородке под навесом лежало несколько человек в
окровавленных повязках. Немного дальше, между частоколом и деревянным колодцем
с журавлем, Геральт заметил шесть неподвижных тел, накрытых мешковиной, из-под
которой выглядывали лишь ступни в грязных, стоптанных башмаках.
– Покладите чародейку тама, при раненых. – Солдат
указал на выгородку. – Да, милсдарь ведьмак, и верно, неудача, что больна.
Несколько наших отхватили во время боя, нам бы не помешала магическая подмога.
У одного, как мы стрелу-то вытащили, в кишках наконечник засел. Помрет парень к
утру, как пить дать помрет… А чародейка, что могла бы его спасти, сама трясется
в горячке, от нас помощи ждет. В недобрый час, воистину, в недобрый час…
Он осекся, видя, что ведьмак не отрывает глаз от накрытых
мешковиной тел.
– Двое из тутошней стражи, двое наших из сотни и двое…
ихних, – сказал солдат, приподнимая край заскорузнувшей ткани. –
Гляньте, коли охота.
– Отойди, Цири.
– Я тоже хочу! – высунулась у него из-за спины
девочка, раскрыв рот глядевшая на трупы.
– Отойди, прошу тебя. Займись Трисс.
Цири фыркнула, но послушалась. Геральт подошел ближе.
– Эльфы? – сказал он, не скрывая удивления.
– Эльфы, – подтвердил солдат. – Скотоели.
– Кто-кто?
– Скотоели, – повторил солдат. – Лесные
бандиты.
– Странное название. Если не ошибаюсь, это значит
«белки». Скоя’таэли?
– Ну да, милсдарь, скотоели. Так они себя на эльфьем
языке называют. Людишки говорят, мол, потому, что иногда носят беличьи хвосты
на колпаках и шапках. Другие же – потому, дескать, что в бору обитают, орешками
кормятся. С ними, что ни день, все больше мороки, право слово.
Геральт покачал головой. Солдат накрыл покойников
мешковиной, отер руки о кафтан.
– Пошли. Неча тут стоять. Отведу вас к начальнику. А
хворой займется наш десятник, ежели сможет, конечно. Воще-то он умеет прижигать
и сшивать раны, вправлять кости, ну глядишь, и лекарства какие сумеет смешать,
кто его знает, головастый парень, горец. Пошли, милсдарь ведьмак.
В домишке мытаря, дымном и темном, в это время шла
оживленная и весьма шумная перебранка. Коротко подстриженный рыцарь в кольчуге
и желтой тунике наседал на двух купцов и эконома, на что совершенно равнодушно
и угрюмо смотрел мытарь с перевязанной головой.
– А я сказал – нет! – Рыцарь треснул рукой по
разваливающемуся столу и выпрямился, поправляя на груди пластинку с
изображением святого. – Пока не вернутся разъезды, не пойдет никто! Нечего
по дорогам болтаться.
– Мне через два дня надо в Даэвон попасть! –
разорался эконом, подсовывая рыцарю под нос короткую, покрытую зарубками палку
с выжженным знаком. – Если спознюсь, коморник мне башку свернет! Я буду жаловаться
комесу!
– Жалуйся сколько влезет! – засмеялся
рыцарь. – Только, советую, сначала набей себе портки соломой. У комеса
нога тяжелая! А сейчас тут командую я, потому что комес далеко, а на твоего
коморника мне… О, Унист! Кого это ты ведешь, сотник? Еще один купец?
– Нет, – засмеялся сотник. – Ведьмак. Геральт
из Ривии зовется.
К удивлению Геральта, рыцарь широко улыбнулся, подошел и
протянул руку.
– Геральт из Ривии, – повторил он, продолжая
улыбаться. – Слышал о вас, к тому же от достойных людей. Что вас привело
сюда?
Геральт объяснил, что именно. Рыцарь перестал улыбаться.
– Неудачно вы попали. В неудачное время. И в неудачное
место. У нас тут война, господин ведьмак. По лесам валандается банда
скоя’таэлей, не дальше как вчера мы схватились с ними. Вот дождусь
подкрепления, и начнем облаву.
– С эльфами воюете?
– Не только. Да вы что, ведьмак, о белках не слышали?
– Не слышал.
– Где же вы гуляли последние два года? За морями?
Потому как у нас тут, в Каэдвене, скоя’таэли позаботились, чтобы о них говорили.
Да уж, позаботились, и недурственно. Первые банды появились, как только
вспыхнула война с Нильфгаардом. Воспользовались, треклятые нелюди, нашими
трудностями. Мы бились на Юге, а они начали на тылы наскакивать. Рассчитывали,
что Нильфгаард нас разобьет. Ну и принялись вопить о конце человеческой власти,
о возвращении давних порядков. «Людей – в море!» – вот их клич, под такой
убивают, жгут и грабят.
– Это ваша вина и ваша ныне забота, – угрюмо
заметил эконом, похлопывая по бедру заостренной палкой, знаком своих
функций. – Ваша, вельможев и рыцарев. Вы нелюдей угнетали, жить им не
давали, вот и получаете теперича. А мы завсегда тут грузы возили, и никто нас
не задевал. Нам армия ни к чему.
– Что правда, то правда, – сказал один из купцов,
молча сидевших на лавке, – белки не страшнее разбойников, что тут по
дорогам шастали. А за кого эльфы сперва-то взялись? Именно за разбойников. Да.
– А какая разница, кто меня стрелой из кустов пырнет –
разбойник или эльф? – сказал вдруг мытарь с перевязанной головой. –
Крыша, которую мне посередь ночи над головой запалят, одинаково горит, ей без
разницы, в чьей руке была головня. Говорите, господин купец, мол, скоя’таэли не
хуже разбойников? Враки! Разбойникам нужна была добыча, эльфам – кровушка
людская. Дукаты есть не у каждого, а кровь в жилах… Значит, говорите, пусть
голова болит у знати? Это вранье еще поболе. А лесорубы, которых постреляли на
вырубке, а винокуры, которых посекли на Буках, кметы из подожженных сел – их-то
вина в чем перед нелюдями? Жили, трудились вместе по-соседски, и вдруг, на
тебе, стрела в спину… А я? В жизни ни одного нелюдя не обидел, а гляньте, лоб
поранен краснолюдским палашом. И если б не воины, на которых вы брешете, лежать
бы мне сейчас под тремя вершками дерна…
– Именно. – Рыцарь в желтой тунике снова ударил по
столу рукой. – Мы защищаем вашу паршивую шкуру, милостивый государь
эконом, от тех, как вы изволили выразиться, угнетенных эльфов, которым, как вы
утверждаете, мы не давали жить. А я вам другое скажу – слишком уж мы их распустили.
Попустительствовали, смотрели на них как на людей, как на ровню, а теперь они
наносят нам удар в спину. Нильфгаард им за это платит, голову дам на отсечение,
а дикие эльфы с гор снабжают оружием. Но настоящая опора у них те, кто
постоянно живет среди нас: эльфы, полуэльфы, краснолюды, гномы и низушки. Эти
укрывают, кормят, поставляют добровольцев…
