Она остановилась, попыталась вырваться, но рука Йеннифэр не
поддавалась, а сильно и неумолимо тащила ее вперед. И Цири наконец поняла, что
ее предали, обманули, продали. Что все время с первой встречи, с самого начала,
с первого дня она была лишь марионеткой, куклой на ниточках. Она дернулась
сильнее, вырвалась из рук Йеннифэр. Мрак заколебался словно дым, шепотки в
темноте неожиданно оборвались. Чародейка сделала шаг вперед, остановилась,
повернулась, взглянула на нее.
Если боишься, вернись.
Эти двери открывать нельзя. Ты об этом знаешь.
Знаю.
И все-таки ведешь меня туда.
Если боишься – вернись. Есть еще время вернуться. Еще не
поздно.
А ты?
Мне уже поздно.
Цири осмотрелась. Сквозь всеобъемлющий мрак она видела
двери, и те, которые они только что миновали, и те, что уже остались далеко
позади. И оттуда, издалека, из тьмы, услышала…
Цокот подков. Скрежет черных доспехов. И шум крыльев хищной
птицы. И голос. Тихий, пронизывающий мозг голос…
Ты ошиблась. Ты перепутала небо со звездами, отраженными
ночью в поверхности пруда.
Она проснулась. Резко подняла голову, сбросила примочку,
свежую – примочка была мокрой и холодной. Ее заливал пот, в висках опять
звенела и билась тупая боль. Йеннифэр сидела рядом на кровати, отвернувшись
так, что Цири не видела ее лица. Видела только бурю черных волос.
– Я видела сон… – шепнула Цири. – В этом сне…
– Знаю, – сказала чародейка странным, не своим
голосом. – Поэтому я здесь. Рядом с тобой.
За окном, во тьме, дождь шумел в листве деревьев.
– А, черт, – проворчал Лютик, отряхивая воду с
намокших под дождем полей шляпы. – Не дом – крепость. Чего этот знахарь
боится, раз так огородился?
Лодки и баржи, пришвартованные к набережной, лениво
покачивались на морщинистой от дождя воде, сталкивались с тихим стуком,
скрипели, позвякивая цепями.
– Портовый район, – пояснила Шани. – Тут
полно бандюг и подонков – и местных и пришлых. К Мырману ходит множество людей,
приносят деньги… Все об этом знают. Как и о том, что живет он один. Вот он и
бережется. Удивляетесь?
– Ничуть. – Геральт взглянул на постройки,
возведенные на вбитых в дно канала сваях саженях в пяти от набережной. –
Думаю, как попасть на этот остров. В его надводную хатку. Вероятно, придется
втихую позаимствовать одну из лодок…
– Нет нужды, – сказала медичка. – Там
подъемный мостик.
– А как ты уговоришь знахаря опустить его? К тому же
там еще и двери, а тарана мы не прихватили…
– Предоставьте это мне.
Большая серая сова беззвучно опустилась на перила помоста,
тряхнула крыльями, встопорщилась и обратилась в Филиппу Эйльхарт, столь же
встопорщенную и мокрую.
– Я-то что тут делаю? – раздраженно пробормотала
чародейка. – Я-то что тут с вами делаю, черт меня побери? Балансирую на
мокрой палке. И на грани государственной измены. Если Дийкстра узнает, что я
вам помогаю… Вдобавок ко всему еще и моросит! Не люблю летать в дождь. Это
здесь? Это, что ли, дом Мырмана?
– Да, – подтвердил Геральт. – Послушай, Шани.
Давай попробуем…
Они сбились в плотную кучку и начали шептаться, невидимые во
тьме под камышовым навесом. Из таверны на противоположной стороне канала упала
на воду полоса света. Послышалось пение, смех и крики. На набережную вывалились
трое плотогонов. Двое ругались, дергая и толкая друг друга, без устали повторяя
одни и те же проклятия. Третий, опершись о столб, отливал в канал, фальшиво
насвистывая.
Донг!– металлически звякнула железная тарелка,
подвешенная к столбику на помосте. Донг!
Знахарь Мырман отворил оконце и выглянул. Фонарь в руке
только слепил его, он его отставил.
– Кой черт там звонит ночью? – рявкнул он. –
Стукни себя по пустому лбу, засранец, бандюга, ежели тебе приспичило стучать!
Вон, пошли прочь, пьянь сволочная! А ну быстро! Тут у меня самострел натянут!
Кому там не терпится получить шесть вершков стрелы в задницу?
– Господин Мырман! Это я, Шани!
– Что? – Знахарь высунулся сильнее. – Мазель
Шани? Сейчас? Ночью? С чего бы это?
– Опустите мостик, господин Мырман! Я принесла, что вы
просили!
– Именно теперь, в темень? Не могли днем, мазель?
– Днем слишком много глаз. – Худощавая фигурка в
зеленом плаще замаячила на помосте. – Если увидят, что я вам ношу, меня
выкинут из Академии. Опустите мостик, я не хочу стоять под дождем, у меня
туфельки промокли.
– Вы не одна, мазель? – подозрительно бросил
знахарь. – Обычно приходите одна. Кто там с вами еще?
– Друг. Как и я – жак. Одной, что ли, мне тащиться
ночью в ваш заразный район? Мне что, невинность не дорога, или как? Пустите
меня наконец, черт побери!
Бормоча себе под нос, Мырман освободил собачку воротка,
мостик, со скрипом опустившись, стукнул о доски помоста. Знахарь прошел к
двери, отодвинул засов. Не убирая заряженного арбалета, осторожно выглянул.
Он не заметил метящего в висок кулака в черной, утыканной
серебряными набивками перчатке. Зато, хоть ночь и была темной, безлунной, а
небо – затянуто тучами, вдруг увидел десятки тысяч ослепительно ярких звезд.
Тубланк Мишеле еще раз провел бруском по острию меча. Видно
было, что это действие поглощает его без остатка.
– Итак, мы должны для вас убить человека. – Он
отложил брусок, протер рукоять кусочком намазанной жиром кроличьей шкурки и
критически осмотрел лезвие. – Обычного человека, который шлендается в
одиночку по улицам Оксенфурта, без гвардии, без эскорта, без телохранителей.
Даже без слуг. И чтобы его прикончить, нам не надо будет ни в храмы врываться,
ни в ратуши, замки или гарнизонную крепость… Так, милсдарь Риенс? Я верно вас
понял?
Мужчина с лицом, изуродованным рубцом, оставшимся после
ожога, утвердительно кивнул, слегка прищурив темные влажные глаза с неприятным
выражением.
