Частенько пользовалась предоставленным ей правом и задавала
вопросы. И получала ответы. Однако все чаще ей доводилось отвечать на вопросы
самой. Вначале Йеннифэр, казалось, вообще не интересовала ее судьба: ни детство
в Цинтре, ни события более поздних, военных лет. Но потом вопросы становились
все конкретнее. Цири вынуждена была отвечать – делала она это с большой
неохотой, потому что каждый вопрос чародейки приоткрывал в ее памяти дверцы,
которые она обещала себе никогда не отворять, хотела бы оставить запертыми раз
и навсегда. После встречи с Геральтом в Соддене она считала, что начала «новую
жизнь» и все, что было в Цинтре, перечеркнуто окончательно и бесповоротно.
Ведьмаки в Каэр Морхене никогда ни о чем не спрашивали, а
перед приездом в храм Геральт даже потребовал, чтобы она ни словечком не
обмолвилась, кем была. Нэннеке, которая, конечно же, все знала, постаралась,
чтобы для других жриц и послушниц Цири была самой обыкновенной внебрачной
дочерью рыцаря и кметки, ребенком, которому не нашлось места ни в замке отца,
ни в халупе матери. Половина послушниц в храме Мелитэле были именно такими
детьми.
Йеннифэр тоже знала тайну. Она была из числа тех, кому можно
доверять. Йеннифэр спрашивала. О том. О Цинтре.
– Как ты выбралась из города, Цири? Каким образом тебе
удалось скрыться от нильфгаардцев?
Этого Цири не помнила. Все обрывалось, терялось во мраке и
дыме. Она помнила осаду, прощание с королевой Калантэ, бабкой, помнила баронов
и рыцарей, силой отрывающих ее от ложа, на котором лежала раненая, умирающая
Львица из Цинтры. Помнила головокружительную скачку по пылающим улочкам,
кровавый бой и падение с коня. Помнила черного наездника в шлеме, украшенном
крыльями хищной птицы.
И ничего больше.
– Не помню. Я действительно не помню, госпожа Йеннифэр.
Йеннифэр не настаивала. Задавала другие вопросы. Делала это
деликатно и тактично, а Цири становилась все раскованнее. Наконец начала
говорить сама. Не ожидая вопросов, рассказывала о своих детских годах в Цинтре
и на Островах Скеллиге. О том, как узнала о Праве Неожиданности и о том, что
приговор судьбы предназначил ее Геральту из Ривии, ведьмаку с белыми волосами.
Рассказывала о войне. О бродяжничестве по лесам Заречья, о пребывании в
деревне. О том, как Геральт нашел ее там и забрал в Каэр Морхен, в Пристанище
ведьмаков, открыв тем самым новую главу в ее короткой жизни.
Однажды вечером она по собственному почину, без всяких
вопросов, свободно, весело и здорово приукрашивая, рассказала чародейке о своей
первой встрече с ведьмаком в лесу Брокилон, среди дриад, которые похитили ее и
хотели силой задержать, переделать в одну из своих.
– Да! – сказала Йеннифэр, выслушав рассказ. –
Много бы дала, чтобы видеть это. Я говорю о Геральте. Пытаюсь представить себе
его мину, тогда, в Брокилоне, когда он увидел, какую Неожиданность подсунуло
ему Предназначение! Думаю, у него было чудненькое выражение лица, когда он
узнал, кто ты такая!
Цири расхохоталась, в ее изумрудных глазах заплясали
дьявольские огоньки.
– Уж да! – прыснула она. – Мина была та еще!
Еще какая! Хочешь взглянуть? Я тебе покажу. Глянь на меня.
Йеннифэр расхохоталась.
«Этот смех, – подумала Цири, глядя на летящие на восток
тучи черных птиц, – этот смех по-настоящему сблизил нас. Ее и меня. Мы
поняли, и она, и я, что можем вместе смеяться, говорить о нем, о Геральте. Мы
вдруг стали близки друг другу, хотя я прекрасно знаю, что Геральт одновременно
связывает нас и разделяет. И что так будет всегда.
Нас связал этот общий смех.
И то, что случилось двумя днями позже. В лесу, на холме.
Тогда она показала мне, как отыскивать…»
– Не понимаю, зачем мне искать эти… Опять забыла, как
они называются…
– Интерсекции, – подсказала Йеннифэр, выбирая
репьи, вцепившиеся в рукав, пока они продирались сквозь заросли. – Я тебе
покажу, как их обнаруживать. Это места, из которых можно черпать Силу.
– Но я уже умею черпать Силу. А ты сама учила меня, что
Сила – везде. Так зачем же мы лазаем по кустам? Ведь в храме полно энергии!
– Верно, ее там немало. Именно поэтому храм и построили
в том, а не в каком-то другом месте. И потому же на территории храма тебе
кажется, будто черпать энергию так легко.
– У меня уже ноги болят! Присядем на минутку, ладно?
– Ладно, утенок.
– Госпожа Йеннифэр?
– Да?
– Почему мы всегда черпаем Силу из водных жил? Ведь
магическая энергия – везде. Есть в земле, правда? В воздухе, в огне?
– Правда.
– А земля… О, здесь вокруг полно земли. Под ногами. И всюду
есть воздух! А если нам захочется огня, то ведь достаточно разжечь костер и…
– Ты еще слишком слаба, чтобы вытягивать энергию из
земли. Еще слишком мало знаешь, чтобы тебе удалось добыть что-либо из воздуха.
А играть с огнем я тебе категорически запрещаю! Я уже говорила: ни в коем
случае нельзя касаться энергии огня!
– Не кричи. Я помню.
Они молча сидели на поваленном сухом стволе, слушая ветер,
шумящий в кронах деревьев, и дятла, заядло долбившего где-то неподалеку. Цири
хотелось есть, и слюна густела у нее от голода, но она знала, что жалобы ничего
не дадут. Раньше, месяц назад, Йеннифэр реагировала на такое нытье сухой
проповедью об искусстве обуздывать примитивные инстинкты, а позже просто
отделывалась пренебрежительным молчанием. Протестовать было так же
бессмысленно, как и обижаться на прозвище «утенок». Результаты были
одинаковыми. Никакими.
Чародейка выдернула из рукава последний репей.
«Сейчас она о чем-то спросит, – подумала Цири. – Я
слышу, как она думает. Снова спросит о чем-то, чего я не помню. Либо помнить не
хочу. И напрасно спросит! Я ей не отвечу. Все это – в прошлом, а в прошлое нет
возврата. Она сама когда-то так сказала…»
– Расскажи о своих родителях, Цири.
– Я их не помню, госпожа Йеннифэр.
– Так вспомни, пожалуйста.
– Папы я действительно не помню, – сказала Цири
тихо, подчиняясь приказу. – Ну… Почти совсем… Маму… Маму – да. У нее были
длинные волосы, вот такие… И она всегда была грустной… Я помню… Нет, ничего не
помню…
– Пожалуйста, припомни.
– Не помню!
– Посмотри на мою звезду.
