— По-вашему, бесполезно вас расспрашивать?
— Совершенно верно. — Она взглянула на часы. — Да и времени не остается.
— Хорошо, мы еще вернемся к этому вопросу. А что вы можете сказать о своей тетушке? О ее встрече с Эрскином? Она действительно встречалась с ним?
— Спросите у нее сами, — с плохо скрываемой усмешкой ответила Нина. — Возможно, на эту тему она и хотела поговорить с вами. Со своей стороны могу сказать только: тетя Луэлла всегда сохраняла верность дяде и жила исключительно для него и его интересами.
Я укоризненно покачал головой.
— Вы меня не поняли. Ну, например, могло произойти такое: днем во вторник Бун узнал в Вашингтоне нечто касающееся Уинтерхофа и решил воспользоваться этим в своих интересах. Вернувшись в гостиницу, он поделился своими замыслами с женой — кстати, вы тоже могли присутствовать. Возможно, миссис Бун была знакома с Уинтерхофом и позже, на приеме, беседуя с ним, после нескольких рюмок вина проговорилась о том, что слышала от мужа, а потом поделилась с вами. Вот что я имел в виду, спрашивая о новых данных. Я придумал этот пример и могу придумать сколько угодно других, но мы хотим установить, что же произошло в действительности. Поэтому-то меня так интересует круг знакомых вашей тетушки. Это дурно?
— Нет, но вы лучше обратитесь к ней самой. Я могу говорить только о себе.
— Какое благородство! Вам «отлично» за поведение!
— Но чего вы хотите от меня?! Может, вы хотите, чтоб я сказала, что видела, как тетушка пряталась в укромном уголке с Уинтерхофом или с кем-нибудь еще из этих обезьян? Так вот, ничего такого я не видела… А если бы и видела…
— А если бы видели, сказали бы?
— Ни за что! Хотя она надоела мне так, что дальше некуда.
— Вы не любите ее?
— Терпеть не могу, не одобряю того, что она делает, и вообще отношусь к ней, как к нелепому пережитку прошлого. Но это мое личное дело.
— Вы не согласны с предположением Бреслоу, что миссис Бун убила своего мужа, приревновав его к Фиби Гантер?
— Конечно, нет. А кто согласен?
— Не знаю. — Разделавшись с креветками, я занялся салатом. — Я вот тоже не согласен. Но мысль о том, что миссис Бун ревновала мужа к Фиби Гантер, заслуживает внимания.
— Вы не ошиблись, тетка ревновала к ней мужа. Но в Бюро регулирования цен работает несколько тысяч женщин и девушек, и тетка ревновала дядю к каждой из них.
— Вот как?! Вы хотите сказать, что мисс Гантер была самой обычной девушкой, как все? А может, представляла нечто особенное?
— Конечно, представляла, — подтвердила мисс Бун, бросая на меня быстрый взгляд, значения которого я не понял. — Она представляла собой нечто весьма и весьма особенное.
— Возможно, с ней произошло кое-что банальное — ну, к примеру, что она оказалась в интересном положении?
— Боже мой! Не слишком ли вы любопытны?
— Это не ответ. Так была она в положении?
— Нет. И повторяю: с таким же успехом тетушка могла бы ревновать мужа к кому-нибудь другому. Ее предположение, что дядя был волокитой и бабником, — вздор.
— Вы хорошо знали мисс Гантер?
— В общем-то хорошо, но не скажу, что мы были близкими приятельницами.
— Она нравилась вам?
— Как вам сказать… Пожалуй, я даже восхищалась ею и завидовала. Мне хотелось работать на ее месте, но я понимала, что это невозможно, прежде всего потому, что я молода, хотя она была не намного старше меня. Около года она работала на периферии и прекрасно себя зарекомендовала, а потом ее перевели в центральный аппарат, где она вскоре стала незаменимым человеком. Обычно новый директор, вступая в должность, начинал с различных перемещений. Дядя же не только оставил Фиби на прежнем месте, но и повысил ей жалованье. Если бы она была мужчиной и лет на десять старше, ее обязательно назначили бы директором после… после смерти дяди.
— Сколько ей было лет?
— Двадцать семь.
— Вы знали ее до того, как поступили на службу в Бюро регулирования цен?
— Нет, но мы познакомились в первый же день. Дядя попросил ее присматривать за мной.
— И она присматривала?
— В какой-то мере. Когда располагала временем. Она ведь занимала довольно важное положение, ей не приходилось сидеть сложа руки. К тому же она питала фанатическую преданность своему учреждению, ее прямо лихорадило от этой преданности.
— Вон что! — От удивления я не успел поднести ко рту вилку с салатом, и она застыла в воздухе. — Настолько серьезная это была «болезнь»?
— Очень серьезная.
— В чем же проявлялись ее симптомы?
— Видите ли, у разных людей они проявляются по-разному, в зависимости от характера и темперамента. Простейшая форма такого «заболевания» выражается в твердом убеждении, что Бюро регулирования цен всегда и во всем право. Если этот патриот — боец по натуре, он пылает смертельной ненавистью к Национальной ассоциации промышленников, если добрячок — преисполнен апостольского рвения сеять в массах добро, просвещать всех и вся.
— Вас тоже не минула эта «болезнь»?
— Тоже. Правда, не в такой острой форме. У меня она была вызвана личными причинами — я была очень привязана к дяде. — У мисс Бун дрогнул подбородок, но она быстро справилась с волнением. — Я не помню своего отца, мне его заменил дядя Ченни. Я любила его как отца.
— Ну, а как эта «лихорадка» протекала у Фиби? Какие симптомы вы заметили у нее?
— Все, какие я называла. Она была настоящим бойцом. Мне не известно, насколько руководители ассоциации осведомлены о внутренних делах бюро, но о Фиби они не могли не знать. Для них она представляла еще большую опасность, чем дядя. Он сам мне однажды говорил, что, если в результате каких-то политических комбинаций его заставят уйти из Бюро регулирования цен, там все останется по-прежнему, пока будет работать Фиби.
— Не такую помощь хотелось мне получить от вас! — проворчал я. — Из сказанного вами вытекает, что с Фиби расправились по тем же причинам, что и с вашим дядей. Но что за причины? И вы называете это «важными данными»?
— Я ничего никак не называю. Вы спросили, я ответила — вот и все.
Я рассказал Нине о не найденном до сих пор десятом валике, и Нина даже вспыхнула от негодования, когда я высказал предположение, что Фиби поддерживала тайные контакты с кем-то из Национальной ассоциации промышленников и спрятала валик в надежном месте, поскольку содержание записи могло скомпрометировать этого человека. Потом я спросил, как она относится к другому предположению — что валик содержит материалы, компрометирующие Соломона Декстера или Элджера Кэйтса.
Нина отрицательно покачала головой и ответила, что это нелепость. По ее словам, глупо думать, будто Декстер мог нанести какой-то вред лично Буну, а тем более всему Бюро регулирования цен.
