– Парочка на меня налетела в дверях, – полусонно
проговорил Андрей, – парень и девка… Вроде так, шпана мелкая, ничего
особенного, а что-то подозрительно ловкие… выбили у меня портфель, потом
вернули… могли и подменить…
Последние слова Рудейко проговорил еле слышно и тут же
забылся глубоким здоровым сном прямо на плече у телохранителя.
Охранник тяжело вздохнул, обхватил босса поперек туловища и
потащил к лифту.
Позднее, передав дежурство своему сменщику, он помчался к
Марине, сногсшибательной девице, с которой познакомился месяц назад.
Хотя была уже глубокая ночь, и он изрядно устал, потрясающее
тело Марины, ее детски-невинные и одновременно глубоко порочные глаза
притягивали его, как магнит, сводили с ума, распаляли и будоражили воображение,
и он теперь ни одного дня не мог прожить без ее изощренных ласк.
У него был собственный ключ от Марининой квартиры. Открыв
дверь, он прошел в спальню. Марина спала, как ребенок, свернувшись калачиком и
подложив под щеку кулак. Он приподнял одеяло и жадным взглядом окинул ее
нежное, покрытое легкой испариной сна тело, вдохнул его аромат – смесь
собственного неповторимого запаха Марины, свежего, сладковато-яблочного, и
легкого жасминового аромата ее духов.
Марина мягко повернулась, сонно улыбнулась ему, не открывая
глаз, и пробормотала:
– Это ты, Витенька? Ну иди же ко мне!
Виктор склонился над ней. Его обдало горячей волной, кровь застучала
в висках.
Торопливо раздевшись, он скользнул в постель, прильнул к
ней, впился жадными губами в ее нежную шею, в губы, в грудь, покрыл все ее тело
горячими торопливыми поцелуями. Лицо Марины порозовело. Она приоткрыла глаза,
прижала голову Виктора к своему животу и жарко прошептала:
– Не торопись, не спеши! Ты знаешь, как я люблю, –
медленно-медленно, и чтобы ты все время говорил, говорил, говорил…
Виктор медленно, осторожно вошел в нее, почувствовав, как
жадно и вместе с тем неторопливо она раскрылась ему навстречу. Томительная,
едва переносимая нега окутала его розоватым облаком.
– Говори, говори! – шептала Марина, закусив его
ухо мелкими острыми зубами. – Говори, умоляю, ну что же ты!
В ее голосе было едва ли не отчаяние и вместе с тем такая
страсть, что Виктор совершенно потерял голову.
Он говорил, как в бреду, искусанными пересохшими губами
уткнувшись в нежную ложбинку над ее ключицей, говорил о том единственном, что
знал, – о своей работе, о своем шефе, Андрее Рудейко, говорил о том, как
высадил того возле «Пассажа» с толстым кожаным портфелем и встретил у другого
его выхода, причем портфель был уже явно пустым.
Марина прильнула к нему всем телом, она ритмично сжимала
бедра и щекотала ухо Виктора нежным горячим языком. Дыхание ее учащалось, и
бедра наливались волнующим жаром и тяжестью, но она повторяла безумным
горячечным шепотом:
– Говори, говори, не останавливайся!
Виктор, почти теряя рассудок, говорил о том, как сразу после
событий в «Пассаже»
Рудейко с явной яростью разговаривал по телефону, и этот
разговор пересказал ей дословно.
Она дышала все чаще и чаще, и в глубине ее тела начинались
первые безумные судороги, но сквозь тихий и, кажется, жалобный стон Марина
шептала:
– Говори, говори…
И он говорил о том, как тащил вечером пьяного шефа, а тот
болтал что-то непонятное про странную парочку, столкнувшуюся с ним в дверях
«Пассажа»…
Он не знал, о чем еще рассказывать своей ненасытной
любовнице, да и не мог больше говорить. Глаза его застлало красным туманом,
пламя рвалось из него, и с яростными безумными криками они слились в последней
непереносимой вспышке.
Опустошенный, обессиленный, выжатый как лимон, Виктор
забылся сном, который больше похож был на обморок.
Марина осторожно выскользнула из-под него, убедилась, что он
крепко спит, и, накинув на голое тело шелковый короткий халат, прошлепала
босыми ногами в соседнюю комнату. Ей безумно хотелось пойти в душ, смыть с себя
запах этого тупого животного, бесконечно раздражавшего ее своей примитивностью,
своей однообразной невзыскательной страстью, но дело – прежде всего.
Она набрала номер, и, несмотря на поздний час, ей тут же
ответили. Подробно, стараясь ничего не упустить, она пересказала все, что
услышала сегодня от Виктора.
За такие доклады конкурент Андрея Рудейко платил ей очень
неплохие деньги.
В конце своего сообщения, Марина упомянула сегодняшнюю
пьяную болтовню Рудейко о столкнувшейся с ним в «Пассаже» подозрительной
парочке. Собеседник неожиданно заинтересовался и потребовал дословно повторить
все, что сказал Рудейке. Выслушав повторно все, что запомнила Марина, мужчина
задумчиво проговорил:
– Парочка… молодые мужчина и женщина… очень ловкие… не
мои ли это старые знакомые?
– Что, Артем Николаевич? – переспросила девушка.
– Нет, ничего, это я про себя, – ответил ей
конкурент Андрея Рудейко Артем Зарудный и отключил телефон.
* * *
Без пяти двенадцать Шумелов остановил свой «мерседес» возле
заднего входа «Пассажа». Внимательно оглядевшись по сторонам, он выбрался из
машины, сжимая в руке ручку коричневого портфеля. После того, как убили
Арчибальда, руки его постоянно дрожали, а сам Петр Степанович приобрел слегка
затравленный вид.
Еще раз внимательно оглядевшись, он подошел к дверям
универмага. В то же самое время к тем же дверям, оживленно переговариваясь,
подошли двое маляров в запачканной краской одежде – мужчина и женщина. Мужчина
нес в руке складную стремянку и ведерко с краской, женщина – несколько кистей и
еще одно ведерко. Шумелов чуть задержался перед дверью, чтобы пропустить
замурзанную парочку и не запачкаться краской, но маляры тоже замешкались,
мужчина неловко повернулся, уронил стремянку и налетел-таки боком на Петра
Степановича.
– Ты че, Вася! – вскрикнула женщина. – Ты
следи, куда идешь-то. Вон мужчину запачкал…
Она схватила Шумелова за рукав пальто и принялась тереть его
своими грязными руками.
– Не надо! – с откровенным отвращением воскликнул
Петр Степанович, резко вырывая рукав у замарашки, и отшатнулся, чтобы не
запачкаться еще больше.
При этом он налетел на мужчину-маляра, и тот едва не
опрокинул на Петра Степановича ведро с белой краской. Едва удержавшись на
ногах, маляр неловко схватился за руку Шумелова, но тут же отпустил его,
извинился перед ним в самых изысканных выражениях, громко и с чувством икнул и
отошел в сторону.
Петр Степанович с отвращением оглянулся на пьяного подонка и
торопливо зашагал к центру зала, все еще чувствуя на своей руке его грязное
прикосновение.
В самом центре, возле цветочного киоска, он на мгновение
поравнялся с толстым коротко подстриженным мужчиной лет тридцати в коротком
черном полупальто. Обменявшись полными ненависти взглядами, мужчины чуть
замедлили шаг, быстро и незаметно поменялись портфелями и разошлись.
