– Прошу, – я гостеприимно распахнул дверь.
Гость заглянул внутрь, где было темно, но тут я мощным пинком вбил его в клетку, захлопнул дверцу, которую теперь было не открыть без ключа, и несколькими движениями развалил гипсолитовые листы, из коих и был на скорую руку составлен «домик». Так что клиент теперь мог осознать, куда он попал: в тесную стальную клетку с толстыми гвоздями, торчащими внутрь. И все это посреди тропической зелени на фоне океана.
Выждав примерно минуту, чтобы человек дозрел, я вновь обратился к нему, теперь уже на чистом русском:
– Значит, так, урод. Ты попал. Раздевайся.
– Ч-что?
Вместо ответа я поднял с земли заранее принесенную и спрятанную в кустах паяльную лампу, разжег, отрегулировал подачу на избыток бензина, так что она давала не факел, а горящую струю, и направил ее на собеседника.
Минуты три он бился в клетке, взвизгивая при каждом контакте с гвоздями, и пытался потушить пиджак. Наконец ему это удалось, и я продолжил:
– Раздевайся догола, козел. Не захочешь – сожгу все шмотки прямо на тебе. Ну?
Подошедший Поль с интересом смотрел на разворачивающееся действие. Ханя с Тимом, как им и было сказано, ушли сразу после загрузки гостя в клетку. На то, что за этим последует, молодым людям смотреть было пока рано.
Во внутреннем кармане пиджака нашелся бумажник с удостоверением, правами, кучей кредиток и тридцатью одной тысячей рублей. Кроме того, там было пять стодолларовых бумажек. Эти-то зачем, его что, ностальгия по девяностым одолевает, подумал я и поглядел на жирные загорелые телеса пленника. Жалко, я думал, он будет белый и хорошо обгорит на солнце. А тут вон, даже полоски от плавок нет. Хотя откуда ему быть белым: солярий по его меркам стоит сущие копейки. Ладно, введем человека в курс дела.
– Слушай сюда, насекомое. Если от тебя не будет никакой пользы, ты так и сдохнешь в этой клетке. Твоя поганая жизнь стоит полмиллиона рублей. Свобода на этом острове – пять миллионов. Возвращение домой – те же пять миллионов, но только долларов. Ты должен придумать, как я получу деньги налом, не предъявляя документов и не оставив никаких следов ни в бумагах, ни в электронных носителях. Следующая наша встреча произойдет часов через пять, так что время у тебя есть.
С этими словами я отошел, присел и включил ток. Пока немного, всего десять миллиампер.
Пленник взвыл, отлип от дверцы, но напоролся спиной на гвозди, взвизгнул, потрепыхался, наконец догадался встать так, чтобы ничем не касаться стенок.
– Пойдем, в ближайшее время ничего интересного тут не будет, – пояснил я Полю. – Вернемся после обеда.
И мы пошли, провожаемые полубезумным взглядом стоящего в клетке голого человека.
Глава 15
Когда мне стукнуло семь лет, я впервые встал на коньки. Коньки были антикварные – на них в свое время учился кататься отец. Из памяти стерлось их название, помню только, что они были толстые, довольно низкие, с завитушками на носах и крепились к валенкам при помощи брезентовых ремней. Так вот, поначалу у меня не получалось вообще ничего. Затем стало выходить какое-то убогое подобие движения вперед, перемежаемое регулярными падениями. И на этом прогресс остановился, а вскоре наступила весна. Когда же в январе следующего года отец вновь загнал меня на каток, случилось то, что по молодости лет показалось мне чем-то вроде чуда. Я вдруг поехал! Не совсем так, как ребята, игравшие в хоккей на нашем дворовом катке, но все же вполне прилично. Уже потом я узнал, что это нормальное явление. Во многих делах применим именно такой алгоритм – сначала составить общее представление о предмете и набить шишки. Потом сделать перерыв, и есть немалая вероятность, что после него все пойдет как надо.
Так вот, изучение Полем русского языка происходило похожим образом. Как-то говорить он начал довольно быстро, но на спряжении глаголов застрял. Ситуация усугублялась тем, что парень имел аналитический склад ума и просто не понимал, зачем вообще это нужно. Ведь всех тонкостей имеющиеся формы глаголов все равно не передают! То есть их, по его мнению, должно быть или гораздо больше, или вообще нисколько.
Кстати, тут он явно был в чем-то прав. Ведь по-русски нельзя описать, как что-то сделано в настоящий момент! Если «сделано» – значит, в прошлом, когда-то и кем-то. А если «делается» – то это… ну, в общем, сами понимаете. Типа – начальник, работа делается. Когда будет сделана? Скоро. Вот как только, так сразу. В общем, когда-нибудь она будет закончена!
Все правильно, переход от настоящего несовершенного к будущему очень логичен.
После чего просто обязан последовать вдумчивый перекур.
Да, с точки зрения физики все правильно. Нет никакого настоящего времени, любое событие может быть или в прошлом, или в будущем, хоть на микросекунду. Но вот с житейской – не очень. Помните – «есть только миг между прошлым и будущим»? Так вот, для описания совершенных во время этого мига действий в русском языке просто нет соответствующей формы глагола. Не знаю, что тут первично – наш национальный характер, нашедший такое отражение в языке, или привнесенный Кириллом, Мефодием или еще кем-то язык, вот так повлиявший на характер. Но сам факт от этого никуда не исчезает.
В общем, спряжения глаголов Полю не давались. Долго, до момента отбытия экспедиции на Питкэрн. Но когда мы вернулись, я с удивлением обнаружил, что Поль говорит по-русски почти правильно, практически не путаясь в падежах и спряжениях.
И, значит, после того, как мы отошли от клетки с пленником, он спросил:
– Ник-ау, чей враг этот человек? Только твой или и наш тоже?
– Разумеется, и ваш. На Хендерсоне таких нет, но там, откуда я пришел, их много. И здесь они есть, только пока далеко, в месте, которое называется Европа. Эти люди считают, что у них есть врожденное право присваивать то, что произвели другие, ничего не давая взамен. И ради этого готовы лишать свободы и жизни всех несогласных.
– Кто дал им это право?
– Никто. Они сочинили его сами, написали на бумаге и назвали законом.
– Да, тогда это враги всего племени, – согласился Поль. – Но у нас тоже были такие, это Камир и Тапу, хоть они ничего и не писали. Но сейчас их нет. Значит, я был прав.
– Да, так и есть. И ты будешь прав, когда убьешь оставшегося в клетке мерзавца. Именно ты сделаешь это, когда он перестанет быть нужным. Потому что мой враг – это мое личное дело. Могу прибить, могу простить. Но врага всего племени нельзя оставлять в живых. Милость к такому обязательно обернется жестокостью по отношению к своим. И значит, именно тебе, родившемуся на Хендерсоне, нажимать на спусковой крючок.
Поль задумался, а потом спросил:
– Сколько времени у меня на то, чтобы придумать доброе слово, которое я скажу ему перед выстрелом?
– Э-э-э-э… дня два, наверное. Или полтора.
– Спасибо, Ник-ау, этого хватит, чтобы придумать очень хорошее слово.
