– Нам надо его найти, – сказала она. – Нам надо выяснить, что с ним сделали, чтобы его отец смог надавить на Коллегию и освободить его.
Ее охватило радостное возбуждение, и она начала играть ту часть «Ясновидения», которую успела разобрать. Без дамоклова меча Большой Тройки она станет другим человеком. У нее будет будущее, ей можно будет не ждать со страхом того дня, когда ее разум восстанет против нее. Горьковато-сладкая мелодия лилась из-под ее пальцев. Поглощенная контактом с клавишами, она продолжала играть, пока заново не сплела воедино все элементы пьесы, пока угли не потухли и в кубрике не стало холодно. Когда она остановилась, было далеко за полночь, а Коул исчез.
16. Бензидокс
Много часов спустя Ана проснулась в кубрике. Она сильно проголодалась – и, похоже, кроме нее на «Энкиду» никого не было. На камбузе она нашла кусок хлеба, оставшийся после вечерней трапезы. В холодильнике и шкафчиках оказалось пусто. Она съела чуть зачерствевший багет, а потом приняла душ. Снова надев джинсы и шоколадно-коричневый свитер Коула, она вылезла на палубу и с изумлением обнаружила, что они снова пришвартованы недалеко от Камденского рынка. На другом берегу канала были видны лотки, вокруг которых бурлила толпа: люди присматривались, покупали, продавали. До нее донеслась восточная музыка и далекий ритм какого-то электронного инструмента.
Она вернулась в кубрик и стала искать ключ, чтобы запереть люк в рубке. Она решила выйти на берег и купить себе поздний завтрак, а потом – теплое пальто.
– Привет! – крикнула запыхавшаяся Лайла. Она с шумом спустилась по трапу, неся коробку с пиццей. Ее интерфейс проецировал мультяшных гремлинов. Они разрывали картонную коробку и с чавканьем пожирали пиццу. – Коул предупредил, что ты поздно проснешься, но я боялась тебя не застать. Я принесла ленч!
Ана взяла теплую коробку, и гремлины исчезли. Когда Лайла спрыгнула с последней ступеньки, коробка снова ожила и заиграла веселый мотивчик. Лайла свела у груди два пальца щепоткой, и это движение отключило звук интерфейса.
– Я как раз собиралась уходить, но не нашла ключа от люка, – сказала Ана.
– А! Об этом можешь не беспокоиться. Нас тут знают. – Она подошла к полке и выудила ключ из керамической вазочки в форме совы. – Вообще он здесь, – сказала она, – на будущее.
– По правде говоря, – призналась Ана, – я собиралась поговорить с тобой об этом. Э-э… Как ты считаешь, когда мне надо будет найти себе другое жилье? У меня сложилось впечатление, что тот, кто обычно спит в каюте, должен скоро вернуться.
Лайла рассмеялась.
– А ты не знаешь? – спросила она.
– Не знаю чего?
– Это же каюта Коула. «Энкиду» – его баржа.
– О! – Смутившись и растерявшись, Ана повернулась, чтобы взять стаканы с сушилки рядом с мойкой. – Да, я знала, что это его баржа, но вроде как решила, что они с Рэйчел – пара. Он ничего не сказал насчет постели. Я даже не поняла. Наверное, тогда мне лучше поискать ту молодежную гостиницу… Как она называется? Кажется, на Гринленд-роуд…
– Ни за что! – заявила Лайла.
– Но я же не могу…
– Еще как можешь! Коул будет спать в кубрике на диване.
Ана поежилась. Вчера вечером Коул не только освободил для нее свою каюту: своей игрой она помешала ему лечь на диване. Ей было неловко соглашаться на такое. Она решила, что раз Коул и Рэйчел живут на одной барже, значит они – пара. Мысль о том, что Коул может оказаться свободным, почему-то ее беспокоила.
Лайла плюхнула картонную коробку на кухонный стол и сорвала с нее крышку.
– Вы из-за чего-то поругались? – спросила она.
От пиццы исходил острый запах томатного соуса и консервированных шампиньонов. У Аны забурчало в животе. В Общине никто не ел такие продукты, особенно девушки ее лет, которым надо было думать о цвете своего лица и здоровье своего организма, которому вскоре предстояло вынашивать детей.
– Поругались? – переспросила Ана.
Лайла вынула кусок пиццы и, переложив на тарелку, подала Ане. Ана неуверенно потрогала его.
– Ну, может, это он волнуется насчет завтрашнего вечера, – сказала Лайла.
– А что будет завтра вечером?
– Ну, раз он больше не под арестом, то снова начнет помогать одному Чистому из Общины перебраться к «просветителям». Этот тип хочет исчезнуть.
Ане вспомнились те трое Чистых служащих «Новастры», которые якобы были похищены.
– А почему он хочет исчезнуть?
Лайла пожала плечами, запихивая в рот пиццу.
– Он министр. И у него есть какая-то древняя запись, которая доказывает, что «Новастра», правительство и председатель Коллегии придумали все это дело с Чистыми еще до того, как тот нобелевский лауреат открыл генетическую метку шизофрении. Ты знаешь, что такое Взгляд?
При упоминании об отце Ана покраснела, но, похоже, Лайла этого не заметила.
– Э-э… это когда смотрят на что-то?
– Нет, я имею в виду «Просвещенный взгляд».
– Это то «Просвещение», в котором Коул состоит?
Лайла кивнула, жуя пиццу.
– Но это совсем не то, что ты думаешь.
– Я уже не знаю, что и думать.
– Ну, для начала и это уже хорошо, – с улыбкой сказала Лайла. – Сначала проект «Просвещение» был просто одним из временных лагерей, устроенных правительством после катастрофы с жильем. Но вот только летом по нему прокатился вирус. Журналисты чересчур раздули проблему, и в результате правительство устроило для лагеря шестимесячный карантин. Правительство позаботилось о том, чтобы стены были непреодолимыми. В лагерь никого не впускали, из него никого не выпускали. В итоге спустя девять месяцев лагерь признали полностью здоровым, и правительство объявило, что всех переселят на север. Многие жители лагеря захотели остаться. Начались массовые протесты и так далее, и тому подобное, и в конце концов правительство отступилось и оставило всех в покое. Тебе что-то из этого не кажется знакомым?
Ана покачала головой.
– Ну вот, лагерь работал над тем, чтобы полностью себя обеспечивать. Животные, посевы, собственные энергетические установки для электричества и артезианские скважины. Спустя несколько лет, когда туда приехали документалисты, чтобы снять ролик о последствиях, то оказалось, что жители лагеря ведут идиллическую жизнь по сравнению с безумным хаосом Города. Это все было до референдума по вопросу о генетическом отделении Чистых. В средствах массовой информации лагерь назвали «Проект «Просвещение». Многое из того, что защищали живущие там люди, шло вразрез с действиями политиков. Когда голос сторонников проекта стал громче и начал политизироваться, официального представителя проекта, Ричарда Кокса, стали обвинять и поносить. Попытались представить дело так, будто он – шарлатан, антиобщественный тип и стремится только к власти.
