Первый месяц после нашего разрыва я все чего-то ждала, к
примеру, звонка по телефону с глупым вопросом "как дела?", но он не
звонил, что меня совсем не удивляло. Хорошо его зная, я была уверена: он
вычеркнул меня из своей жизни, но, несмотря на эту уверенность, ждать не
перестала и тянула с переездом к Деду. Хотя ничто не мешало мне заглянуть к
Тимуру в офис или в его ресторан и тоже задать дурацкий вопрос: "Как
дела?", ведь расстались мы вполне дружески. Но в этом было столько же
смысла, сколько в моем возвращении на работу. Потому эта идея так и осталась не
претворенной в жизнь. Однако вопреки всякой логике я подолгу колесила по
родному городу в тщетной надежде, что судьба возьмет да и сведет нас с Тимуром
как бы между прочим и глупые вопросы не понадобятся. Но оказалось, что случайно
встретиться в большом городе не так-то просто, тем более что Тагаев к встрече
со мной отнюдь не стремился. В общем, я была свободна в полнейшем и грустнейшем
смысле этого слова и уповала лишь на то, что вскоре моя жизнь изменится:
родится ребенок, и в ней появится смысл, по крайней мере, я на это очень
рассчитывала и даже убедила себя, что буду хорошей матерью. Тысячи людей вокруг
живут так же, как и я: ходят на работу, с удивлением наблюдая, как весну
сменяет лето, а лето осень, и не забивают голову размышлениями "есть ли во
всем этом какой-то смысл". Следовательно, и я обойдусь.
Вот так обстояли мои дела на момент внезапной встречи с
Ванькой, и то, что я решила непременно отыскать его мобильный, объяснялось
полной сумятицей в моих мыслях и чувствах, так что Дед оказался бы прав, узнай
он о моем решении и вынеси вердикт: затеяла я это от безделья.
Вернувшись к своей машине, я посмотрела на часы и подумала:
самое время заглянуть на работу и создать видимость кипучей деятельности, чтобы
Дед порадовался, а общественность не сомневалась, что деньги я получаю не
просто так.
Только я выехала на проспект, как заметила стайку роллеров.
Рассекая толпу, они двигались в сторону цирка. Знакомый свитер и бейсболка
мелькнули перед глазами, и я устремилась следом. Однако импровизированная
погоня длилась всего несколько минут, ребята свернули в парк и, пока я нашла
место для парковки, скрылись с глаз, но в какой-то момент передо мной вновь
мелькнула фигура в свитере, лица парня я по-прежнему не видела, зато обратила
внимание на кожаный рюкзачок с портретом Мао Цзедуна.
Когда я появилась в парке, он был тих и необитаем, а я
досадливо чертыхнулась. Однако рюкзачок за спиной высокого худосочного парня
давал слабую надежду, что встреча наша не последняя, являясь хоть и не бог
весть какой, но зацепкой: такие рюкзаки продавались в салоне Кати Самохиной,
известного в городе дизайнера. Парень, который мог позволить себе купить вещицу
из ее коллекции, вряд ли особо нуждался, и воровать мобильные у прохожих ему
явно ни к чему. Следовательно, я имею дело не с банальными воришками, а с
детками, у которых адреналин в крови зашкаливает, а вот со здравым смыслом и
прочим явные проблемы. Это вызвало досаду: мобильный он вполне мог выбросить в
ближайшую урну, и Ванька лишится отцовского подарка. Злясь на неудачу, я
вернулась к машине и поехала на работу. Охранник на входе бодро мне улыбнулся,
я ответила улыбкой и упругой походкой направилась к лифту, демонстрируя таким
образом желание служить Деду и народу изо всех имеющихся сил.
Выйдя из лифта, я едва не столкнулась с Луганским,
председателем нашего законодательного собрания. На этот пост он заступил
недавно, но уже успел растерять большую часть своего оптимизма, который
произвел на меня неизгладимое впечатление вкупе с удивлением: как такой человек
умудрился оказаться в этом кресле? Луганскому не так давно исполнилось тридцать
пять, и смысл своей жизни он видел в Служении Народу (оба слова с большой
буквы). Самое смешное, что он был вполне искренен. Не перевелись еще на свете
чудаки... Он получил прекрасное образование, стажировался в Англии, после чего
вернулся на родину с намерением ее осчастливить. Родина к этому была не готова.
Несмотря на сногсшибательный оптимизм, Луганский это понял, что от благих
порывов его не уберегло, и он подался в депутаты, лелея в душе надежду изменить
жизнь к лучшему. Начинать следовало с законов, вот он и начал. Образование и
стажировка в Англии создали ему репутацию шибко умного, что лишало его
каких-либо шансов в предвыборной гонке. Этому сильно способствовали манеры
Луганского, очки в золотой оправе и привычка употреблять слова и выражения,
смысл которых по большей части населению был недоступен. Он заработал прозвище
Хомяк из-за пухлых щек, успешно провалил одни выборы, но тут же выставил
кандидатуру на другие. В пылу предвыборных баталий он так разошелся, что пару
раз замахнулся на святое, то есть позволил себе критиковать самого Деда,
впоследствии сам удивляясь своей отваге, и стал предметом бесконечных насмешек
для всех, кто знал не понаслышке: тягаться с хозяином мог лишь слабоумный, к
тому же начисто лишенный чувства самосохранения.
И тут всех поразил Дед, должно быть, решив, что подхалимы и
лизоблюды портят его репутацию демократа и защитника угнетенных (Дед обожал
время от времени обниматься со старушками и брататься с рабочим классом и с
этой целью не реже двух раз в год посещал предприятия, где дела шли
относительно успешно), и открыто поддержал Луганского, причем особо указал на
его мужество, честность и бескомпромиссность, после чего ошеломленное
население, простив Луганскому его досадную образованность, проголосовало за
него практически единогласно. Он уверился, что честный человек способен добиться
в этой жизни многого, чем окончательно подтвердил диагноз полоумного. К Деду он
воспылал огромным уважением, говорил о нем с придыханием и практически в
стихах, на что Дед, имея добрую душу, ответил реверансом, и Луганский в
одночасье стал председателем Законодательного собрания. Щеки раздул еще больше
и горел на работе, не щадя ни себя, ни других. Но вскоре энтузиазм начал таять
на глазах. Хоть Луганского и считали недоумком, но дураком он отнюдь не был, и
чем отечески-ласковее говорил с ним Дед, тем печальнее он становился.
Сейчас он возвращался из заветного кабинета, и сияния в его
глазах практически не наблюдалось. Я хотела прошмыгнуть мимо, но он встал как
вкопанный, посмотрел на меня и молвил:
- Надо поговорить.
- О чем? - удивилась я.
