Я вымученно улыбнулась, потому что понимала. Сумасброд никогда не нарушал договоренностей. Если он был тебе должен, то мог пробить стены и свернуть горы, отдавая долг. Если ему придется сотворить это с орденом Итемпаса, значит потом некоторое время ему трудно будет обделывать свои дела в Затени. А он много чего мог сотворить. Поубивать их, к примеру. Или вовсе покинуть город, чтобы вернуться в царство богов. Даже у таких, как он, имелись непреложные правила, которые следовало исполнять.
Я шагнула ближе и прижалась к его плечу, наслаждаясь его уверенной силой. Сложно было осязать эту руку, не припоминая наши былые ночи… и прежние времена, когда я полагалась на него при любом затруднении и все затруднения чудесным образом исчезали.
— Скажем так: дело стоит того, чтобы ради него разбить мне сердце, — сказала я наконец.
Я говорила легкомысленным тоном, но смысл сказанного был именно таков. И Сумасброд вздохнул, ибо понимал мою правоту.
— Тогда держись, — сказал он.
Мир вокруг вспыхнул: его магия помчала нас туда, где в муках умирал Солнышко.
3
«БОГИ И МЕРТВЕЦЫ»
(холст, масло)
Едва мы с Сумасбродом возникли в пределах Южного Корня, как угодили под такую волну магической мощи, что едва устояли на ногах.
Лично я восприняла ее как вспышку ярчайшего сияния, нестерпимого настолько, что я закричала и выронила посох, чтобы прикрыть глаза хотя бы ладонями. Сумасброд тоже ахнул, словно его ударили. Он опамятовался куда быстрее меня и схватил мои руки, заставляя отнять их от лица:
— Орри, ты как? Дай гляну!
Я не сопротивлялась.
— Да я в порядке, просто… Как же тут полыхнуло! Боги!.. Я и не думала, что этим штукам бывает так больно…
Я все никак не могла проморгаться, у меня вовсю текли слезы, и это заставило Сумасброда внимательнее приглядеться к моим глазам.
— Это не «штуки», Орри, это глаза! Ну как, стихает боль?
— Да-да, говорю же, я в полном порядке. Во имя адских бездн, что это было?
Сияние уже успело погаснуть, и вокруг меня сомкнулась привычная темнота. Да и боль, пускай медленно, все-таки уходила.
— Чтобы я знал…
Сумасброд взял мое лицо в ладони, его большие пальцы прошлись по векам, смахивая слезы. Сперва я восприняла это как дружескую заботу, но потом его прикосновение показалось мне… очень уж сокровенным. Оно потревожило воспоминания куда болезненней вспышки непонятного света. Я отстранилась — быть может, поспешней, чем следовало бы. Сумасброд вздохнул, но не стал удерживать меня.
Что-то зашевелилось справа и слева, и я услышала словно бы легкий топот ног по земле. Сумасброд заговорил снова, причем довольно-таки властным тоном, как всегда, когда обращался к своим подчиненным.
— Скажите мне, что это был не тот, о ком я подумал!
— Это был он.
Голосок показался бледным и несколько андрогинным, хотя мне как-то довелось видеть его обладательницу, и внешне она вовсе не соответствовала своему голосу: каштановые волосы, роскошная фигура. А еще она была из числа «боженят», которым не нравилось, что я способна их видеть, так что после того единственного раза она не попадалась мне на глаза.
— Тьма и демоны! — раздраженно проговорил Сброд. — Я-то думал, Арамери его у себя держат…
— Судя по всему, больше не держат.
На сей раз голос определенно мужской. Этого богорожденного я тоже видела. Он был странноватым созданием с длинными непослушными волосами, пахнувшими медью. На его по-амнийски белой коже там и сям красовались темные, неправильной формы «заплатки»; я подозревала, что это он так занимался украшательством. Лично мне такой окрас нравился, и я радовалась всякому случаю увидеть его без личины. Сейчас, однако, все были заняты делом, и он тоже был лишь частью окружающей тьмы.
— Лил явилась, — сказала женщина, и Сумасброд застонал. — А еще там тела. Блюстители Порядка…
— Какого…
Сумасброд вдруг придержал шаг и пронзил меня пристальным взглядом:
— Орри, только не говори мне, что это твой новый возлюбленный!
— Нет у меня никакого возлюбленного, Сброд! И вообще, не твое дело! — Тут я нахмурилась, кое-что сообразив. — Погоди, ты что, про Солнышко говоришь?
— Солнышко?.. Это еще что за…
Выругавшись, Сумасброд быстро наклонился, поднял мой посох и сунул его мне в руки:
— Ну хватит. Идем!
Его свита тотчас испарилась, а сам он потащил меня вперед, туда, где находился источник добела раскаленной силы, только что ударившей нам в лица.
Южный Корень — или «Душный Курень», как шутили местные, — считался едва ли не худшим закоулком Тени. Один из главных корней Древа разветвлялся неподалеку, и благодаря этому территория оказывалась зажата с трех сторон вместо обычных двух. Выдавались — хоть и нечасто — деньки, когда Южный Корень был просто прекрасен. До возникновения Древа здесь квартировала уважаемая община искусных мастеровых; беленые стены были там и сям инкрустированы слюдой и полированным агатом, камни мостовой складывались в хитроумный узор, а железные ворота поражали благородством и изысканностью форм. Если бы не третий корень, этим местам доставалось бы больше солнечного света, чем кварталам ближе к стволу. Я слышала от людей, что поздней осенью, когда дули сильные ветры, так оно и бывало — часа на два в день. Все остальное время в Южном Корне властвовали потемки.
Теперь тут обитали одни только бедняки, отчаявшиеся и обозленные. Соответственно, Южный Корень был одним из немногих городских кварталов, где Блюстители Порядка могли насмерть забить человека прямо на улице и не слишком опасаться последствий.
Должно быть, на сей раз совесть беспокоила их побольше обычного, потому что место, куда в конце концов затащил меня Сумасброд, ощущалось скорее как замкнутое. Пахло мусором и плесенью, а уж старой мочой разило так, что у меня язык защипало. Опять переулок? Который никто не позаботился заколдовать чистоты ради?..
Присутствовали и другие запахи, сильные и куда более неприятные. Дым. Головешки. Паленые волосы и плоть. И, по-моему, где-то что-то продолжало тихо шкварчать…
Рядом с источником звука виднелась рослая расплывчатая женская фигура — единственная, если не считать Сумасброда, доступная моему зрению. Она стояла ко мне спиной, так что поначалу я разглядела лишь длинные всклокоченные волосы — прямые, как водилось у жителей Дальнего Севера, только странного цвета — неровного золотого. В смысле, ничего общего с золотистой мастью амнийцев; если уж на то пошло, ее волосы ничуть не казались красивыми. А еще она была худой, и ее худоба выглядела болезненной. Элегантное платье с открытой спиной не подходило ни к ее фигуре, ни к замусоренному, отдающему насилием месту. И лопатки, торчащие по обе стороны гривы волос, были острыми, словно лезвия ножей.
