Я сказала:
— Вот ты говоришь, что еще любишь меня, а сам не хочешь быть со мной. Не желаешь ничем делиться со мной. Выдаешь какие-то невнятные предостережения касаемо Солнышка, вместо того чтобы хоть что-то полезное рассказать! Ну и как я должна после этого себя чувствовать?
— Я не имею права тебе ничего больше про него сообщить.
Жидкое пламя, заполнявшее его силуэт, внезапно обернулось твердым светящимся хрусталем: бесчисленные грани переливались аквамарином и оливином. Мне нравилась эта его форма, несмотря на то что так обычно обозначалось упрямство. А он продолжал:
— Ты слышала, что сказал Сиэй. Он должен скитаться по смертному миру безымянным, неведомым никому…
— Ну тогда расскажи про Сиэя и про ту женщину — Йейнэ, кажется? Ты их испугался…
Сумасброд застонал, по хрустальным граням разбежалась рябь.
— Ты прямо как сорока, Орри! Хватаешь все блестящее и бросаешь ради того, что поярче блестит!
Я пожала плечами:
— Я же смертная. У меня, в отличие от некоторых, вечности впереди нет. Так что расскажи, пожалуйста.
Я больше на него не сердилась. И он на меня, кажется, тоже. Я знала, что он все еще любит меня, а он знал, что я знаю. Мы просто немного сорвались друг на друга после долгого и тяжкого дня. От старых привычек так легко не отделаешься!
Сумасброд вздохнул, прислонился к подголовнику кровати и вернул себе человеческий облик.
— Это был не страх… — сказал он.
— А мне показалось, именно страх. Вы все перетрусили, кроме той, с пастью… Лил.
Сумасброд скорчил гримасу:
— Лил не способна бояться. И мы не боялись. Это было просто… — Он передернул плечами и нахмурился. — Трудно объяснить.
— У тебя все так.
Он закатил глаза.
— Йейнэ… она… Вообще-то, по нашим меркам, она совсем молода. И я пока даже не знаю, что о ней думать и как относиться. А Сиэй, может, и выглядит как дитя, но на самом деле он старше нас всех.
— Вот как, — сказала я, хотя, по совести говоря, мало что поняла.
Маленький мальчик — и старше Сумасброда?.. И почему Сиэй называл матерью юную женщину гораздо младше себя?..
— Значит, почтение, подобающее старшему брату…
— Нет-нет, это у нас не считается.
Я нахмурилась, окончательно перестав что-либо понимать.
— Что же тогда? Он могущественней тебя?
— Да.
Сумасброд морщился, не находя слов. Меня вдруг посетило мимолетное видение: аквамарин темнеет, становясь сапфиром. На самом деле Сумасброд не менялся, это работало лишь мое воображение.
— Могущественней, потому что старше?
— Отчасти да. Но все не так просто…
Продолжения не последовало.
Настал мой черед разочарованно застонать.
— Ладно, Сброд. Я лучше посплю…
— Я слово пытаюсь подобрать, — вздохнул Сумасброд. — На языках смертных всего не выразишь. Он… как бы… он живет по правилам. Он таков, каков есть. Ты ведь слышала подобное выражение? Ну а для нас это не просто слова.
Я тщетно силилась разобраться, что он имеет в виду. Он понял это по моему лицу и сделал еще попытку.
— Попробуй представить, что ты старше этой планеты, однако тебе приходится действовать точно ребенку. Ну как, получается?
Да уж, невозможно вообразить.
— Я… я не знаю. Не особенно…
Сумасброд кивнул:
— А вот у Сиэя выходит. Он делает это каждый день с утра до вечера и никогда не прекращает. Поэтому он такой сильный.
Передо мной забрезжило нечто похожее на понимание.
— Так ты поэтому ростовщик?
Сумасброд хихикнул.
— Я предпочел бы называться вкладчиком. И процент у меня вполне справедливый, спасибо.
— А еще ты дурью торгуешь.
— Я предпочитаю называться независимым аптекарем…
— Ну все, все.
Я дотянулась и с тоскливым чувством накрыла своей его руку, лежавшую на простынях.
— Тебе, наверное, туго пришлось во времена Отлучения…
Так он и другие богорожденные называли эпоху до своего прихода сюда, эпоху, когда им было запрещено наведываться в наш мир и общаться со смертными. Чем объяснялся запрет и кто его наложил, рассказывать они не желали.
— Как-то трудно представить, чтобы у богов имелось много обязанностей…
— Неверно, — отозвался Сумасброд.
Какое-то время он молча наблюдал за мной, потом его кисть перевернулась и ухватила мою.
— Самые властные обязательства, Орри, не имеют ничего общего с материальным.
Я смотрела на его руку, обнимавшую мою ничтожную ладошку, понимая сказанное им и мечтая отказаться от этого понимания. Ну вот почему бы ему не разлюбить меня? Насколько все было бы проще…
Он разжал пальцы. Кажется, на моем лице отразилось больше, чем я того желала. Сумасброд вздохнул и поднял мою руку к губам.
— Я должен идти, — сказал он. — Если что-то понадобится…
Я поддалась внезапному душевному порыву и села в постели, хотя спина отозвалась отчаянной болью.
— Останься, — сказала я ему.
Он отвел глаза, ему было неловко.
— Мне не следует…
— Никаких обязательств, Сброд. Просто дружба. Останься.
Он протянул руку и отвел с моей щеки волосы. С его стороны это было мгновение беззащитности, я редко видела такое чувство на его лице, разве что когда он становился жидким сиянием.
— Как бы я хотел, чтобы ты была богиней, — проговорил он. — Иногда мне начинает казаться, что ты и вправду богиня. А потом происходит что-нибудь… вот такое. — Он отодвинул мое пушистое одеяние и тронул пальцем синяк. — И тогда я вспоминаю, какая ты хрупкая и уязвимая. И начинаю думать, что однажды я тебя потеряю. — Он стиснул зубы. — Я не могу этого вынести, Орри…
— Богини тоже временами умирают, — ляпнула я и слишком поздно спохватилась.
Я, вообще-то, думала о Войне богов, случившейся много тысячелетий назад, а вовсе не о сестре Сумасброда. О ней я благополучно успела забыть.
Но Сумасброд лишь грустно улыбнулся:
— Это совсем другое. Мы можем умереть. Тогда как вы, смертные… Вас ничто не избавит от неминуемой смерти. А мы только и можем стоять в сторонке и наблюдать…
«И понемножку умирать вместе с тобой». Так он разок выразился прежде — в тот вечер, когда решил расстаться со мной. Мне были понятны его умозаключения, я с ними даже соглашалась. Вот только душой принять не могла.
