Где-то на нашем этаже смеялась женщина и разговаривали двое мужчин.
Я зевнула и опустила голову обратно на подушки, но голоса продолжали приглушенно звучать, невольно привлекая внимание.
— …Не говорил тебе…
— …Твое дело. Ты бы…
До меня начало медленно доходить. Солнышко. И Сумасброд. Они разговаривали. Что? Разговаривали?.. Ну и пускай их. Мне все равно.
— Ты не слушаешь, — говорил между тем Сумасброд. Он говорил негромко, но с большим нажимом. — Она дала тебе настоящий шанс, а ты предпочитаешь от него отмахнуться! Да как ты можешь так поступать после того, как столь многие из нас дрались за тебя, погибали… — Его голос дрогнул, он запнулся, потом продолжал: — До какой же степени ты привык ни с кем не считаться! Для тебя никого больше не существует, только ты сам! Ты хоть представляешь, во что ты Орри втравил?
Мои глаза широко распахнулись.
Солнышко ответил вполголоса, и я не разобрала слов. Сумасброд, в свою очередь, едва не закричал:
— Ты же губишь ее! Тебе мало, что ты свою семью погубил? Тебе и мою любовь надо убить?..
Я поднялась. Мой посох лежал там, куда неизменно клал его Сумасброд — с моей стороны груды подушек. Платье, небрежно сброшенное накануне, запуталось среди тюфячков. Я вытряхнула его и надела.
— …Вот что я тебе скажу…
Сумасброд более-менее овладел собой, хотя по-прежнему пребывал в ярости. Он вновь негромко заговорил. Солнышко молчал, не произнеся ни слова с момента гневной вспышки хозяина дома. Сумасброд говорил еще, но я больше ничего не могла разобрать.
Я остановилась у входа. Ну и плевать, сказала я себе. Моя жизнь рухнула, и виной тому Солнышко. А ему все равно. И какая разница, что там они с Сумасбродом наговорили друг другу? Зачем я по-прежнему пытаюсь понять его?..
— …Он мог бы снова тебя полюбить, — говорил Сумасброд. — Можешь притворяться, будто для тебя это ничего не значит, отец. Но я-то знаю…
Отец. Я заморгала. Отец?..
— …Несмотря ни на что, — продолжал Сумасброд. — Верь или не верь, дело твое.
Было в этих словах нечто окончательное. Странный односторонний спор завершился.
Я отступила к стене спальни, прочь от дверного проема. Как если бы это могло помочь мне, вздумай Сумасброд вернуться. Я услышала его шаги: он покинул комнату, где они разговаривали, и сердитым шагом удалился куда-то вниз.
Пока я стояла у стены, размышляя о только что услышанном, Солнышко тоже вышел из комнаты. Его путь лежал мимо моей двери, и я уже приготовилась к тому, что вот сейчас он заметит: меня нет в постели. Он может войти и увидеть меня…
Его шаги даже не замедлились. Он двигался наверх.
Некоторое время я соображала, за кем пойти, и наконец выбрала Сумасброда. Этот хотя бы не станет отмалчиваться.
Я обнаружила его возле бортика самого большого бассейна. Он сверкал так, что было видно всю комнату — магическое сияние словно бы отражалось от стен и воды. Я остановилась сзади, любуясь переливами света на аквамариновых гранях, рябью текучего огня при каждом движении, муаровыми отражениями на стенах. Он стоял, сложив руки и опустив голову, будто молился… А что, он и в самом деле мог молиться. Превыше богорожденных стояли старшие боги, а превыше богов был непознаваемый Вихрь… да и тот, не исключено, кому-то молился. Просто потому, что каждому бывает необходимо к кому-то обратиться за утешением и советом…
Поэтому я села поблизости и стала ждать, не прерывая его. Спустя некоторое время Сумасброд опустил руки и повернулся ко мне.
— Не надо мне было повышать голос, — тихо проговорил он сквозь тонкий звон хрусталя.
Я улыбнулась и обхватила руками согнутые колени:
— Мне тоже бывает трудно на него не разораться.
Он вздохнул:
— Видела бы ты его до войны, Орри. Он был сама слава! Мы все любили его… состязались за его любовь и млели от наслаждения, удостоившись его внимания. А он любил нас, как у него водится, спокойной и постоянной любовью. Как же он изменился…
Последний аквамариновый перелив, и он вновь вернул себе образ некрасивого, кряжистого мужика, который за несколько лет стал мне так близок. Он стоял на воде нагишом, с неприбранными волосами. А в глазах тлела горькая память, слишком древняя для смертного. Все-таки никогда ему не удастся выглядеть обыкновенным человеком, сколько бы он ни пытался.
— Итак, он твой отец, — выговорила я медленно.
Мне не хотелось вслух высказывать посетившее меня подозрение. И верить в то, что я заподозрила, мне тоже не хотелось. Младших богов на свете имелись многие дюжины, если не сотни, а прежде Войны богов их было еще больше. И не всем из них Трое доводились родителями.
Не всем. Но большинству.
Сумасброд прочел эти мысли на моем лице и улыбнулся. Мне никогда не удавалось хоть что-нибудь от него скрыть.
— Не много среди нас осталось таких, кто от него не отрекся, — сказал он.
Я облизала губы.
— Я думала, он из богорожденных. Ну, в смысле, просто младший бог, но никак не…
И я сделала неопределенный жест, указывая на небо.
— Он не просто младший бог, — сказал Сумасброд.
Вот такое подтверждение самым обыденным тоном.
— Я думала, Трое… окажутся… другими…
— А они другие и есть.
— Но Солнышко…
— Это особый случай. Его нынешнее состояние — временное. Возможно.
Ничто в моей жизни не могло меня к этому подготовить. Я не слишком-то разбиралась в делах богов — при всем том, что была кое с кем из них связана самым тесным образом. Я, как и все, понимала: жрецы внушают нам то, что, по их мнению, людям следует знать, и это вовсе не обязательно истина. Бывало и так, что они говорили правду, но весьма извращенную…
Сумасброд подошел и уселся возле меня. Он с подавленным видом смотрел на свои бассейны.
Мне хотелось полного понимания.
— Что же он натворил? — задала я вопрос, который хотела задать Сиэю.
— Нечто ужасное, — ответил Сумасброд. Его улыбка пропала, лицо стало замкнутое, почти сердитое. — Нечто такое, чего большинство из нас никогда не смогут простить. Некоторое время злодеяние сходило ему с рук, но теперь должок приходится отдавать. И длиться это будет еще долго…
Да уж, истины жрецов иногда оказывались очень извращенными.
— Все равно не понимаю… — прошептала я.
Сумасброд поднес руку к моему лицу и костяшкой пальца провел по щеке, убирая выбившуюся прядь волос.
— Ему очень повезло — он встретил тебя, — произнес мой возлюбленный. — Честно признаться, я даже немножко ревновал. Его былое естество еще в какой-то мере присутствует. Понятно, отчего тебя так тянет к нему…
