Маркиз нашел в старой записной книжке Борин телефон,
позвонил ему и через час уже ввалился в мастерскую Штрека, побрякивая полной
сумкой пива «Туборг» в качестве гонорара за ожидаемую информацию.
И Боря не подвел.
– То у них выставка «Лучшие фото Плейбоя», то –
«Женщины и автомобили»… Вот и это явно снято на такой же выставке. Когда,
говоришь, сделана фотография?
– Ну, я думаю… месяца полтора назад… или чуть больше.
– Ну так это все можно у Валечки узнать. – Боря
придвинул к себе телефон, потыкал пальцем кнопки и замурлыкал в трубку, как
толстый кот при виде сметаны: – Валюшечка, зайчик мой ушастенький, ты меня не
забыла, надеюсь? Да никакой это не Гроссмуттер! И не Пеликанский! Валюшечка,
это же я – твоя большая и вечная любовь – Боря Штрек! Ну, слава Богу, наконец
узнала! Валюшечка, котик мой пушистенький, вспомни, пожалуйста, какие выставки
у вас были в Белой гостиной полтора-два месяца назад? Как? «Маленькие радости»?
«Женщины и цветы»? Рыбка моя глазастенькая, к тебе сейчас приедет один мой друг
– потрясающий мужик! Только что, между прочим, из Монте-Карло! Он тебе покажет
одну фотку, так ты не в службу, а в дружбу помоги ему узнать, что на ней
изображено. Целую тебя, индюшоночек мой толстопузенький.
– Спасибо, дорогой. – Маркиз записал адрес и
заторопился.
– Всегда рад помочь! Заходи в любое время, только с
пивом. Только ты учти: эта Валечка подарков не берет, у нее основной лозунг –
«Лучший мой подарочек – это ты!». Сам по ходу дела там разберешься…
Валечка оказалась невысокой, симпатичной, слегка полноватой
дамой в мохеровом свитере, призывно облегающем бюст шестого номера, с глубокими
и выразительными карими глазами. Эти карие глаза выражали в основном глубокий
интерес ко всем встречающимся на Валечкином жизненном пути особам
противоположного пола.
При виде Маркиза Валечка необыкновенно оживилась, и ее
мохеровый бюст взволнованно заколыхался. Маркиз передал ей привет от Бори
Штрека, в ответ на это Валечка закатила выразительные глаза и с придыханием
проворковала:
– Ах, какой мужчина, какой мужчина!
Пользуясь этим приступом энтузиазма, Леня подсунул мохеровой
Валечке копию немецкой фотографии.
– Кажется, этот снимок сделан у вас в Белой гостиной?
Дама близоруко сощурила карие глазки, вгляделась в
фотографию и низким грудным голосом подтвердила:
– У нас, у нас! Это с выставки «Радости жизни»,
закрылась месяц назад, а продолжалась… – Она пошуршала какими-то
бумажками, лежащими в беспорядке на столе. – Три недели, с двадцать
шестого июля, по семнадцатое августа.
– Какая у вас чудная память! – самым своим
чарующим голосом проговорил Маркиз. – А не знаете ли вы, Валечка, чья вот
эта фотография. – Он ткнул кончиком карандаша в снимок девушки с журналом.
– Вас что – заинтересовала эта рыжая селедка? –
ревниво спросила Валечка, возмущенно качнув бюстом. – Или хотите узнать,
какой фотограф ее снимал?
– Фотограф, фотограф! – успокоил Маркиз
взревновавшую даму, понимая, что имени и адреса модели она все равно не знает.
– Это Славик Расторгуев, – доверительно сообщила
Валечка, почему-то не добавив своего «какой мужчина!».
– Расторгуев, Расторгуев… – задумчиво повторил
Леня, будто бы пытаясь что-то припомнить. – А его адресочка у вас нет?
Валечка привычно закатила глаза и с наигранным сожалением в
голосе сообщила:
– Он у меня записан в старой записной книжке, а книжка
– дома… Но я через полчаса заканчиваю, – она бросила взгляд на
часы, – и мы могли бы зайти ко мне… Я живу недалеко, на Гороховой.
Леня послонялся полчаса в фойе Союза художников, просмотрел
афиши выставок на ближайшие месяцы – «Обнаженные в шляпах», «Тайны японской
спальни», «Эрос и космос»…
Наконец по лестнице процокали каблучки, и Валечка торжественно
спустилась в фойе. В полный рост она выглядела гораздо привлекательнее, чем за
рабочим столом, – у нее оказались довольно стройные ножки и неплохая
талия, что при ее выдающемся бюсте производило впечатление.
Вспомнив напутствие Бори Штрека, Маркиз подумал, на что
только не приходится идти ради достижения цели, и порадовался тому, что
догадался по дороге купить бутылку шампанского.
Валечка жила действительно недалеко от Союза художников. В
отличие о большинства подъездов в центре города, обычно донельзя запущенных,
Валечкин подъезд был прекрасно отремонтирован, чисто вымыт и заперт на кодовый
замок.
Они поднялись на третий этаж и попали в бывшую коммунальную
квартиру немыслимых размеров, разделенную когда-то на три или четыре махоньких
отдельных квартирки, одна из которых принадлежала гостеприимной Валечке.
Оставив Леню в кресле перед низким столиком, заваленным
художественными журналами, проспектами и каталогами выставок, Валечка
извинилась и исчезла. Через несколько минут она спросила из кухни, предпочитает
гость кофе или чай, и когда он согласился на кофе, энергично зазвенела посудой.
Прошло еще несколько минут, и наконец хозяйка появилась на
пороге с подносом в руках.
Леня вытаращил глаза: гостеприимная Валечка успела
переодеться, и теперь на ней был коротенький розовый халатик без пуговиц, туго
перехваченный в талии пояском. В вырезе халата выразительно трепетал Валечкин
умопомрачительный бюст.
– Вы не против? – хозяйка скромно захлопала
ресницами. – Я по-домашнему… У меня так жарко…
Леня, не говоря ни слова, поставил на стол бутылку
шампанского и начал откручивать проволоку. Ему тоже стало жарко.
– А как же кофе? – спросила хозяйка, поставив
поднос на свободный край стола.
– Кофе потом, – лаконично ответил Маркиз, –
фужеры есть?
Фужеры в доме, конечно, нашлись. Валечка села на диван,
скромно сдвинув колени, и выпила с Леней за знакомство. Леня расстегнул верхнюю
пуговицу рубашки и пересел поближе к хозяйке. Валечка вдруг вскочила и
прощебетала:
– Ах, ведь вы хотели адрес Славика Расторгуева…
– Черт с ним, с адресом… – проговорил Маркиз,
расстегивая следующую пуговицу.
Его бросило в жар. Валечка подошла к книжному шкафу и
забралась на стул, чтобы дотянуться до верхней полки. При этом перед Леней
открылся такой вид, что он забыл о приличиях, подскочил к хозяйке, схватил ее в
охапку и понес на диван, на ходу зубами развязывая пояс халатика.
– Ну что вы, право, какой необузданный… – сладко
замурлыкала Валечка, но Леня не дал ей продолжить.
Его подозрения подтвердились: под халатиком на ней
совершенно ничего не было.
В комнате наступила тишина, время от времени прерываемая
Лениным рычанием и Валечкиными истошными вскриками.
По прошествии полутора часов Валечка томно потянулась и
спросила:
