Маркиз сорвался с места и минут десять в молчании колесил по
неровным разбитым улицам центра. Длуголенский тоже молчал, видимо, приходя в
себя после перенесенного потрясения. Наконец несколько успокоившись, он
повернулся к Лене и снова спросил его:
– Кто вы? Что вам нужно?
– В данный момент, – ответил Леня, подъезжая к
тротуару и останавливаясь, – я тот человек, который спас вам жизнь.
– А может быть, вы и заминировали мою машину? –
подозрительно спросил доктор.
– Нет, – Маркиз тяжело вздохнул и в упор посмотрел
на Длуголенского, – все-таки благодарность не свойственна человеческому
роду! Вашу машину заминировал высокий худой гибкий человек с очень смуглым
лицом. Вы знаете такого?
– Ах, мерзавец! – Доктор опустил глаза. – Он
дождался, пока я закончу лечение, и решил убрать меня! Как раз сегодня я провел
последние процедуры…
– Я так и думал, – проговорил Маркиз и достал из
кармана фотографию Моники Тизенхаузен. – Вы делали операцию этой девушке?
Борис Львович посмотрел на фотографию и обреченно кивнул:
– Да, ей… но только это тайна, страшная тайна.
– Настолько страшная, что вас из-за нее только что чуть
не убили, – напомнил Маркиз.
– Все-таки объясните мне, кто вы и какой в этом деле
ваш интерес?
– Я представляю страховую компанию, которая выплатила
страховку по случаю смерти этой женщины, – проговорил Леня честным и
убедительным тоном, почти не отклоняясь от истины, – поэтому мне нужно
получить доказательства того, что она жива.
– У вас есть документы? – подозрительным тоном
спросил доктор.
– Слушайте, вы меня просто удивляете! –
рассердился Маркиз. – Какие к черту документы? А если придут люди в
известное вам помещение на Тринадцатой линии Васильевского острова и попросят
показать документы, что вы им скажете?
– Там частная квартира, – испуганно забормотал
доктор и схватился за голову.
– Я вас умоляю! – Маркиз воздел руки к небу, для
этого ему пришлось бросить руль, и машина сильно вильнула. – Сейчас же
рассказывайте все про операцию! И имейте в виду: у вас и у меня очень мало
времени.
– Ой, они меня точно убьют! – простонал Борис
Львович, схватившись за голову. – Для этих людей убить скромного врача –
все равно что выпить рюмку водки!
– Раньше нужно было думать, – безжалостно
проговорил Маркиз, – нечего было браться за такую операцию! Сразу же было
ясно, насколько опасны эти люди!
– Да, – печально согласился Длуголенский, –
но у меня двое детей. Вы не представляете, сколько на них нужно денег! Одна
учеба…
– Вот теперь и расхлебывайте… Но я могу сказать вам
только одно: пока вы – единственный, кто может опознать Монику, за вашу жизнь
не дашь и ломаного гроша, но если вы поделитесь со мной информацией – опасность
лично для вас уменьшится.
Борис Львович тяжело вздохнул и сказал:
– В конце концов, если бы не вы, от меня уже осталась
бы горстка пепла… Ладно, поедем на Васильевский остров.
Маркиз, не спрашивая у доктора дорогу, уверенно приехал на
Тринадцатую линию и свернул во двор.
– Раз вы все знаете, – сердито посмотрел на него
Длуголенский, – тогда что же вам нужно от меня?
– Я не зря ем свой хлеб, – скромно потупился
Маркиз, – но неприкосновенность вашего кабинета я не нарушал. Я чту
Уголовный кодекс, в разумных пределах, конечно.
Доктор позвонил, ему открыли, не спрашивая, видно,
разглядели. За дверью был небольшой уютный холл, освещаемый мягким светом. В
углу у двери на простом стуле сидел пожилой охранник. На звук открываемой двери
выглянула женщина средних лет в белоснежном халате и очень удивилась, увидев
доктора, как видно, в такое время он никогда здесь не бывал.
– Как хорошо, что вы зашли, Борис Львович! –
воскликнула она. – Я как раз хотела посоветоваться насчет Черепицыной…
– Вероника Михайловна, – прервал ее доктор, –
я срочно уезжаю, когда вернусь, сообщу. Прием временно прекратить, отменить
всех назначенных больных.
– А Черепицына? – растерялась женщина. – Ведь
она…
– Да черт с ней, с Черепицыной! – заорал
доктор. – Пускай хоть сто лет со своим носом ходит!
Он хлопнул дверью кабинета.
– Извините его, – шепнул Маркиз изумленной
женщине, – он нервничает. Отмените всех больных да скажите тому типу у
двери, чтобы не спал на работе и открывал дверь только вам и персоналу, да и то
лучше бы всех распустить… пока.
Он правильно разглядел в женщине твердый характер, понял,
что она не испугается и не станет причитать. Вероника Михайловна молча кивнула
и отправилась к себе.
В кабинете доктор Длуголенский что-то сделал со стенной
панелью, она отодвинулась в сторону и открылась внешняя стенка небольшого
сейфа.
– Тайничок так себе, – хмыкнул Маркиз, –
невооруженным глазом видно, что за панелью что-то есть. И сейф, прямо скажу,
барахло, фирма «Барелли» несолидная. Немецкие надо брать…
– В следующий раз с вами посоветуюсь! – огрызнулся
доктор.
– Неплохо бы, – скромно согласился Маркиз.
Борис Львович достал из сейфа конверт из желтой глянцевой
бумаги и протянул Маркизу.
– Вот, смотрите, такой она пришла ко мне. – Он
показал фотографию рыжеволосой девушки с излишне резкими, хотя и очень
миловидными чертами лица.
– И вы не заподозрили неладное? – спросил
Маркиз. – Ведь, на первый взгляд, в лице у девицы нет никаких недостатков.
– Вы себе не представляете, до какого абсурда доходят
эти богатые идиотки! – вздохнул доктор. – Требуют, например, к
абсолютно славянскому типу лица классический нос! Не нравится им свой курносый,
видите ли. А что он к лицу не подходит, это им все равно! Вдруг всем
понадобились пухлые губы, как у Анджелины Джоли!
– Так в чем же дело? Что вас насторожило в этом
случае? – Маркиз показал на фотографию.
– Такие лица обычно не переделывают. У людей с такими
чертами лица весьма своеобразный характер… Но…
– Она была очень настойчива, да?
– В общем, я согласился и очень жалею об этом.
Вот, – доктор протянул другой снимок, – такой она должна была стать и
стала.
Лицо Моники полностью изменилось. Все было другое – разрез
глаз и форма носа, скулы – выше, рот – круглее. Сам облик стал слегка размытым,
так что умелая косметика могла придать этому лицу совершенно разные выражения.
– Она обстригла волосы коротко и выкрасилась в
брюнетку, – добавил доктор, – но, разумеется, это ничего не значит.
– Да уж, – Маркиз внимательно разглядывал
снимки, – вы, доктор, большой мастер!
