На следующий день я решил потихоньку обживаться в этом мире, привыкать к реалиям. Начал общаться с соседями по палате. Со мной оказались раненные в боях на советской границе американские инструкторы из разных пограничных округов. Двое первых лейтенантов, как я, и один штаб-сержант. Все они уже шли на поправку и в скором времени должны были вернуться домой, в США. Разговаривали мы в основном о войне. Лейтенанты меня сильно удивили: оказывается, им дали выбор — остаться в СССР и дождаться переброски на фронт Экспедиционного корпуса армии США или отправиться домой и там вступить в только что организованную школу экспедиционных войск в качестве преподавателей русского языка. Русский знали почти все офицеры из групп инструкторов, прибывших в Советский Союз.
Это очень большой плюс, легко объясняющий мое знание русского языка. Тогда чего в первый день и переводчик, и Кинг с Броком глазенками лупали на полиглота-меня? Пауэлла они не видели и не знали. Могли, наверное, посчитать, что он, сопровождая оружие, не обязательно должен знать русский язык… Размышлизмы…
Собеседники заинтересовались моей персоной, и поток информации прервался их расспросами. Пришлось рассказать о своем первом и пока единственном дне войны. Похождения мои, оказывается, уже были широко известны. И по радио, и в газетах растрезвонили об отважном американском первом лейтенанте, спасшем своего раненого командира и экипаж подбитого советского танка, защитившем раненых советских пограничников и еще много всего по списку за один первый день войны. В довесок ко всему героя-американца при обороне пограничного отряда тяжело ранило, но он самоотверженно продолжил отбиваться от врагов до последнего патрона.
Ой-ой! Это просто кошмар! Зачем мне такая известность? Риск спалиться при таких обстоятельствах в разы больше, чем при иных условиях. Приятно ощущать себя героем, но не в моем случае…
В тот же день ко мне пришли сначала представители правительства и командования армии США, потом представители советской стороны. Первые были просто в восторге от того, что я выжил и иду на поправку. Герои солнечному американскому краю в этой войне ой как нужны! Я со своими плясками с бубном и автоматом попал под пристальный взгляд командования. Засекли и пометили красным крестиком на будущее… Штатовские гонцы предложили мне по выздоровлении либо вернуться домой, либо принять участие в новом проекте армии — стать одним из первых рейнджеров. Первый батальон рейнджеров собираются создать на советской территории при содействии НКВД. На этот вариант они наседали чуть больше, чем на возвращении домой. Война — лучшая кузница для ковки совершенно нового, в будущем — элитного подразделения армии США.
Я выпал в астрал.
В моем мире «лесники» появились лишь в 1942 году на территории Северной Ирландии, а здесь их уже создают. Раз уж так везет, то на заокеанскую родину я пока возвращаться не буду, а приму предложение и участие в проекте. Мои сомнения по поводу уж слишком большой простоты приема меня в новое элитное подразделение развеяли одной фразой: «Вы сдали свой экзамен, лейтенант». И понимай как хочешь.
Вскоре они ушли, и в моей голове с удвоенной силой закипела аналитическая работа. Я пытался уловить ощутимую, явную, но при этом вечно ускользающую деталь. Какую именно деталь, я понять не мог, нужно было время. Проанализировать глубже разговор с американцами не дали: через полчаса после их ухода появились представители советской стороны. С ходу огорошили вестью о награждении меня орденом Красного Знамени. Награду вручат по выздоровлении перед строем в моем подразделении.
Дальше я почти ничего не слышал. Меня накрыл глубочайший шок, смешанный в равных долях с эйфорией. Мозг отказывался осознавать происходящее со мной вообще. Медленно всплыл один вопрос. Как это так? Все, что со мной случилось, не входит ни в какие рамки! На данный момент у меня есть лишь один ответ на все-все вопросы в этом мире — везение! Мне везде во всем всегда (пока что) везло. С первой минуты я смог найти мертвую копию себя американского производства, с документами, заменить собой этого погибшего — и вуаля, первый лейтенант армии США из отряда инструкторов, сэр! И мне поверили. Пограничники — поверили, «свои», то есть вояки-штатовцы, — поверили, в госпитале — поверили. Вообще ВСЕ верят в то, что я — Майкл Пауэлл!
Неужели повезло? Ну сам посуди, Артур. Если бывают единичные случаи везения, то по некоему очень редкому, но вполне реальному стечению обстоятельств эти единичные случаи везения могут выстроиться в цепочку для одного человека. Может, у меня именно это и произошло?
— Товарищ Пауэлл? — встревожился усатый полковник, только что рассказывавший мне о чем-то. — Позовите доктора, товарищу плохо!..
— Я в порядке, просто… Вы меня ошеломили новостью о моем награждении столь высокой наградой, товарищ полковник.
Усатый добродушно улыбнулся и похлопал меня по здоровому плечу:
— Вы, товарищ первый лейтенант, заслужили эту награду. — И смотрит на меня точно так же, как американский делегат, что подбивал меня вступить в рейнджеры. Ох, не нравится мне все это, не нравится. Скрыта тут тайна, юный падаван…
Вскоре и эти собеседники ушли. Укутавшись в одеяло, я приступил к размышлениям, но долго не продержался и уснул.
Потом наступило затишье. Мои соседи по палате выписались и, пожелав мне успехов в выздоровлении и будущей работе, уехали на родину. Никого ко мне подселять не стали. Вечерами даже поговорить было не с кем. Дни шли один за другим, и я довольно быстро поправлялся.
Дабы не умереть со скуки, временами я стал выбираться во двор перед госпиталем и там общался с другими ранеными. По крупице собирал информацию о местных реалиях, но этого было критически недостаточно. По историческим фактам развития дружбы СССР и США этого мира ничего толкового нарыть не удалось: либо люди не хотели выходить на эту тему, либо просто не знали. А я так надеялся за отстраненной беседой медленно переложить русло разговора на размышления о политике, истории и современных делах, как это обычно делалось в будущем. Тут же сей фокус трижды не прокатил, и, дабы не палиться своей надоедливостью в этих темах, я свернул все попытки разведать реальность.
В основном народ говорил о войне — что, где и как происходит на фронте. Вести с фронта были в общей массе хорошими, силам фашистской коалиции позволили втянуться на советскую землю до линии укрепрайонов на старой границе и дали по зубам, так что, похоже, сбили с врагов весь азарт быстрой войны. Еще из газет и сводок по радио я узнал, что никакой Брестской крепости в нашем, привычном понимании здесь никогда не будет. Все силы, что были в крепости, еще до войны вывели на свои позиции вне стен, якобы на очередные учения, и сейчас после успешной операции по прикрытию эвакуации мирных жителей из города Бреста отступают к старой границе. Да, не будет после войны фильмов о погибающих, но не сдающихся героях — защитниках старой крепости. Хотя, может, снимут фильм о храбром мне. Смешно и страшно.
Почему я так много боюсь? Наверное, потому, что нахожусь в постоянном состоянии опасности. С любой стороны — опасность. Скрываться под личиной Пауэлла — спасение, но при этом оно однобокое. Мне нельзя ехать в Америку: там я быстро всплыву брюхом кверху. Значит, я должен оставаться здесь, на фронте, а это тоже опасность — смерть здесь ходит в одном строю с солдатами и часто зазывает их к себе в компанию. Я рискую провалить свою маскировку и оказаться в лапах спецслужб. Законопатят меня в самую глубокую дыру с мягкими стенами и начнут сначала информацию о будущем из меня качать, а потом, опустошив мозг, вскроют тело на операционном столе ради эксперимента.
