Его физиономия стала багровой:
– Вы удрали с места преступления, утаив вещественное доказательство. Затем вы осмелились с ним мудрить. Если вы воображаете…
– Ерунда! Вещественное доказательство чего? Даже с кровяным пятном этот галстук не является уликой, если кровь не той же группы, как у жертвы. Что касается того, что я «удрал с места преступления», я не был причастен к происходящему, меня это совершенно не касалось, да меня никто и не просил там оставаться. Что касается вашего третьего обвинения, то пятно на галстуке каким было, таким и осталось, для анализа из него вытащили несколько, ничтожно мало, ниточек. Я должен был выяснить, кровь ли это, потому что если не кровь, я собирался оставить его у себя, и даже если бы суд мне приказал его предъявить, я стал бы спорить и бороться. Я хотел узнать, кто его мне прислал и зачем. И все еще хочу… Но поскольку это кровь, я не имею права спорить.
Я достал из карманов свои сувениры.
– Пожалуйста, получите. Когда вы с ними закончите разбираться, я хочу получить их назад.
– Не сомневаюсь.
Он отобрал у меня вещи и принялся их рассматривать.
– Там у Бэнса есть пишущая машинка. Вы взяли образец ее шрифта для сравнения?
– Вы прекрасно знаете, что нет, поскольку тот же Бэнс сообщил, что я делал и говорил.
– Он мог забыть. А это тот самый галстук, который вы получили по почте сегодня, а это тот самый конверт, в котором он был послан?
– Да. Послушайте, а ведь это идея? Я бы мог получить от Бэнса другой. Как жаль, что я об этом не подумал.
– Могли бы. Я вас знаю. Я забираю нас в управление, но сперва мы войдем в дом. Я хочу задать вопрос Вулфу.
– Я не вхожу, и могу поспорить, что вы тоже не войдете. Его данное дело не интересует, и он не намерен им заинтересоваться. Я мог бы приехать к вам после обеда. У нас сегодня раки, спрыснутые белым вином с добавлением полыни, затем рыба под…
– Я забираю вас.
Он ткнул пальцем в машину.
– Садитесь.
Глава 4
Я вернулся домой страшно усталым далеко за полночь, но прежде чем подняться к себе на два марша лестницы и лечь спать, заглянул на кухню, не сомневаясь, что заботливый Фриц оставил для меня в холодильнике и рыбу, и молоко. Таким образом я не только избавился от чувства голода, но и от отвратительного привкуса во рту от так называемого хлеба и котлет, в которых было больше булки, нежели мяса, предложенных мне (за деньги, разумеется) в прокуратуре.
Поскольку моя связь с преступлением была предельно короткой и ясной, те двадцать секунд, которые я пробыл в квартире Кирка, а моя связь с Бэнсом не была намного продолжительней, в прокуратуре на меня одного часа должно было бы хватить с избытком, включая перепечатку на машинке заявления, которое я должен был подписать, и лишь после девяти вечера до меня дошло, судя по характеру вопросов помощника окружного прокурора Мандельбаума, где тут собака зарыта. Фактически они вообразили, что история с галстуком могла быть каким-то трюком, в котором я тоже участвовал, и решили меня продержать у себя до тех пор, пока не получат результаты анализа пятна.
Тогда я поостыл, успокоился, разговорился с полицейским, которого посадили ко мне в комнату следить, чтобы я не выскочил из окна, подначил его вытащить из кармана колоду карт, чтобы быстрее шло время, и за два часа ухитрился проиграть почти пять долларов. Но потом, убедившись, что у моего стража глаза слипаются от усталости, я сообразил, что дальше поддаваться невозможно, он все равно заснет, и сказал «хватит».
Мои денежки не были потрачены даром.
Около полуночи кто-то подошел к двери и вызвал его, а когда через десять минут он вернулся назад и сообщил, что я больше не потребуюсь, я ему по-приятельски широко улыбнулся, мол, все в порядке, я не обижаюсь, и небрежно бросил:
– Выходит, кровь той же группы, да?
Он кивнул:
– Да, современная наука творит чудеса.
Итак, говорил я себе, расправляясь с холодной рыбой, я не только с толком потратил деньги, но и время тоже, а к тому моменту, когда очутился наверху и переоделся в пижаму, решил, что хотя Вулф не заинтересован, то я-то сильно, и сделаю все возможное, чтобы выяснить, кто же послал мне этот галстук и для чего, даже если для этого придется взять месячный отпуск без сохранения содержания.
Лишь в самых экстренных случаях я не сплю полностью восемь часов, а на этот раз никакой экстренности не было, всего лишь предполагаемая работа, поэтому к завтраку, который я ем на кухне, и спустился уже в начале одиннадцатого.
Я достал из холодильника апельсиновый сок, а Фриц поставил на огонь сковороду с оладьями, вздохнул и поинтересовался, где это я вчера обедал. Я проворчал, что ему хорошо известно, что я вообще не обедал, поскольку ему же я и звонил из прокуратуры, чтобы в доме не было паники.
Фриц кивнул головой и сказал с новым вздохом:
– У этих клиентов большие неприятности…
– Послушай, Фриц, ты замечательный шеф-повар, но никудышный дипломат, так зачем же плутовать? Тебя беспокоит, что вот уже месяц, как мы сидим без дела, и тебе хочется знать, не поймали ли мы кого-нибудь на крючок. Так почему бы так просто и не спросить? Повторяй за мной: Арчи, вы захомутали клиента? Ну-ка, попробуй.
– Арчи!
Он поднял руку ладошкой вверх, совсем как это делает Вулф:
– Если я задам такой вопрос, ты просто скажешь «да» или «нет». А если он звучит по-моему, при желании ты можешь…
И тут он произнес совершенно неизвестное мне французское слово. Мне бы следовало спросить у него, как оно пишется, чтобы позднее отыскать его значение в словаре, но я не хотел признаваться в своей серости и промолчал, сделав вид, что углубился в газету.
Взглянув на первую страницу «Таймса», я невольно приподнял голову. Ловкачи, им таки удалось сделать на этой истории передовицу, возможно благодаря Мартину Кирку. Всем известно, что «Таймс» благосклонно относится к архитекторам и художникам, зато люто ненавидит жокеев и частных сыщиков. Статья не добавила ничего существенного к тому, что я выяснил у Лона, но в ней упоминалось, что миссис Кирк родилась в Манхэттене, штат Канзас, и тут я подумал, что любая другая газета, раскопав этот факт, непременно обыграла бы его в романтически-сентиментальном плане. Рожденная в Манхэттене женщина погибает тоже в Манхэттене…
После трех оладьев с домашней колбасой и одного с цветочным медом и двух чашек кофе я отправился в кабинет, как раз вовремя для того, чтобы до возвращения Вулфа из теплицы успеть стереть пыль со столов, налить свежую воду в вазу для цветов, поискать в словаре сказанное Фрицем слово и просмотреть почту.
Я дождался, когда орхидеи окажутся в вазе, а сам Вулф втиснется в кресло и ознакомится с утренней корреспонденцией, а потом сообщил, что теперь получается так, что кто-то соизволил мне прислать очень важное вещественное доказательство убийства, так что я намерен установить, кто это сделал и с какой целью. Разумеется, в свое свободное время. Да и потом едва ли я потребуюсь ему, поскольку он сам, очевидно, больше никому не нужен.
