Хотя отчего бы не поинтересоваться: «Куда ты идешь и зачем?»
Но он не спросит, гордость не позволяет.
— Я хотела встретиться с Дедом, — сказала я, не
выдержала и отвела взгляд.
Упоминать Деда при Тагаеве, конечно, не стоило. Когда-то мы
с Дедом были очень близки. Тагаев об этом знал, и особого удовольствия ему
данное обстоятельство не доставляло. К тому же, вопреки моим утверждениям, что
между нами давно все кончено, Тимур считал, что мы по-прежнему остро нуждаемся
друг в друге, что, в общем-то, не было совсем уж лишено оснований. Мы с Дедом
уже давно жили по известной пословице «Вместе тесно, а врозь скучно». С
Тагаевым их связывали общие дела, но оба от совместного бизнеса открещивались и
на публике обожали делать вид, что даже незнакомы. Друг без друга они, похоже,
обойтись не могли, но особой дружбы между ними тоже не было, чему имелись
причины объективные. Со стороны Деда, лица официального и, как он любил
выражаться, «государственного», было бы довольно неосторожно афишировать свою
связь с Тагаевым, которого в городе, несмотря на занятие вполне легальным
бизнесом, считали мафиози. Тагаев же был мудр и дружбу с властью не
демонстрировал. Кроме объективных причин, имелись и субъективные, и одной из
них, к моему величайшему сожалению, стала я сама. Дед хоть и болтал в припадке
словоблудия, что хотел бы видеть меня счастливой рядом с молодым человеком, и
даже что-то говорил о моих детях, которых мечтал держать на коленях, однако
появление такового молодого человека в реальности не приветствовал, объясняя
это тем, что Тагаев пара для меня неподходящая. Впрочем, подходящей он не видел,
на что горько сетовал. То есть он хотел бы моего счастья, но, так как оно в
принципе невозможно, мне лучше быть одной и рядом с ним. Тагаев о его мнении на
этот счет знал или догадывался и, само собой, благодарности за таковое к нему
не испытывал. При этом оба считали, что имеют на меня все права, а у соперника
их попросту нет. Хотя считать Деда соперником довольно глупо, раз наши
отношения благополучно зашли в тупик еще задолго до появления Тимура.
То, что я не ушла из команды. Дед считал своей заслугой, а
Тимур, соответственно, доказательством того, что Дед занимает в моей жизни
слишком большое место. И тот и другой были по-своему правы, и в наших
отношениях, на мой взгляд, сам черт не смог бы разобраться при всем желании.
Я упомянула о Деде, желая сделать наш разговор с Тимуром
более доверительным. Мол, я охотно и без принуждения рассказываю о своих делах
и моя откровенность доказывает, что утаивать мне нечего. Дед — мой
работодатель, и встречаться с ним время от времени мне приходится, хоть я к
этому и не стремлюсь.
Но моя откровенность Тагаеву была без надобности. Он
опять-таки все расценил по-своему и вместо вопросов: «Почему бы не поговорить с
ним на работе?» и прочих в том же духе, обошелся коротким: «Да?» — и замер,
предоставив мне самой решать, стоит ли что-то объяснять или нет. Разумеется, я
решила, что не стоит, потому что все объяснения в глазах Тимура выглядели бы
неуклюжими оправданиями. Его «да» повисло в воздухе. Мы надолго замолчали, и
недавняя идиллия приказала долго жить, судя по всему, до вечера, точнее до
ночи, когда мы опять начнем неплохо понимать друг друга.
Я быстро вымыла посуду. И мы отправились на прогулку, где
обменялись несколькими репликами по поводу погоды и сошлись во мнении, что
Сашка не по-собачьи умен и невероятно красив (Сашка все это слушал с явным
удовольствием). Через полчаса мы вернулись домой, Тимур устроился в кресле с
газетой, а я, поцеловав его, направилась в гараж. В последний момент я решила
взять с собой пса и позвала:
— Сашка.
Тот вроде бы устремился за мной, но на полдороге замер,
взглянул на Тагаева, который не соизволил оторвать взгляд от газеты, и, повесив
голову, надеюсь, что все-таки от стыда, побрел к Тимуру.
«Свинья, — сказала я, правда, мысленно. — И
поделом мне. Собственной собаке рядом со мной тошно».
Я выехала из гаража и сразу же почувствовала себя гораздо
лучше. Открыла окно, подставив лицо весеннему ветру, и принялась беспричинно
улыбаться. Правда, тихое счастье длилось недолго. Деду я не позвонила,
намереваясь застать его врасплох, и сейчас жалела об этом, потому что была
уверена: меня постигнет очередное разочарование, ибо старого змея застать
врасплох невозможно. То есть в любом случае он начнет хитрить, изворачиваться и
правды не скажет.
Хотя сегодня суббота и у нормальных людей выходной, вовсе не
факт, что я обнаружу его дома. У слуг народа дел невпроворот. Он вполне мог
служить отечеству и по субботам. А если все-таки у него выходной, ничего не
мешает ему отправиться на дачу с какой-нибудь девицей, которых у него пруд
пруди. Будучи вдовцом, он мог не опасаться общественного мнения, но предпочитал
встречаться с дамами в местах уединенных. «Хороша я буду, если он изменил своим
правилам и я им кайф поломаю», — с опозданием подумала, сворачивая во двор
дома, где жил Дед.
Дом был малоквартирным, с подземным гаражом и охранником,
которого именовали консьержем. При виде меня охранник обрел бравый вид,
улыбнулся и вежливо поздоровался. Я появлялась здесь редко, но меня он,
конечно, узнал.
— Игорь Николаевич у себя? — спросила я с ответной
улыбкой.
— Так точно, — доложил консьерж и вызвал мне лифт,
хотя на второй этаж я могла бы подняться и на своих двоих. В доме всего три
этажа, зато два лифта. Я решила не отказываться от благ цивилизации и вошла в
кабину.
Когда я поднялась на второй этаж, Дед ждал меня возле
распахнутой двери своей квартиры. В том, что охранник предупредил его о моем
визите, я не сомневалась, а гостеприимству Деда порадовалась. Судя по улыбкам,
которые он расточал, мой благодетель, пребывал в хорошем настроении. Впрочем,
как я уже говорила, хорошее настроение на его откровенности никак не
сказывается.
— Рад тебя видеть, — заявил он, заключив меня в
объятия. — Отлично выглядишь.
— Спасибо, ты тоже, — не осталась я в долгу, и,
кстати, сказала чистую правду. Дед и впрямь выглядел отлично. Есть мужчины,
которых возраст украшает. То есть Дед и двадцать лет назад выглядел хоть куда,
но седая шевелюра и сеточка морщин возле глаз придавали ему шарм, смягчив
холодный взгляд и твердость подбородка, который он имел привычку выпячивать,
когда злился или был просто чем-то недоволен. Теперь он вполне мог сойти за
мудрого человека, снисходительного к чужим проступкам и глупости. Очень удобная
маска для хищника, каковым Дед являлся в реальности. Впрочем, иногда он был
способен на благородный поступок, и мудростью его бог не обидел. И то, и другое
он умело использовал в своих целях.
