Я не встречала человека, который равнодушно отнесся бы к
Деду. Его либо ненавидели, либо обожали. И те, и другие не знали меры, негодуя
или восхваляя его. Пожалуй, никто не знал его так хорошо, как я, а я его знала
с тех самых пор, как начала глядеть на этот мир осмысленно. Могу сказать, что
он одинаково достоин и ненависти, и любви. Он был другом моего отца, когда-то я
его боготворила. Если бы наши отношения не развились в сторону, далекую от
дружеских, возможно, я бы и по сей день относилась к нему с обожанием, но он
стал моим любовником. Иногда это позволяет узнать человека так хорошо, что от
прежних иллюзий ничего не остается. В моем случае иллюзии исчезли, а любовь
осталась. Я не смотрела на него с обожанием, не жаждала его прикосновений, но
вместе с тем он был очень близким мне человеком, и с этим уже ничего нельзя
было поделать. Я перестала бороться и научилась с этим жить.
— Проходи, — сказал Дед, выпустив меня из объятий,
и повел в гостиную. — Рад, что ты пришла.
Что их роднит с Тагаевым, так это терпение. Он делал вид,
что мой приход — вещь обычная, и не торопился спросить, с какой стати я явилась
утром в субботу к нему домой, не соизволив заранее предупредить по телефону.
— Ты один? — спросила я не без язвительности.
— Конечно, — удивился он, точно пребывал в
монашестве, о чем, безусловно, известно всему миру. — Хочешь кофе? Или
чай?
— Лучше чай, — кивнула я и вместе с ним прошла на
кухню.
Дед принялся суетливо сновать по кухне, заглядывая в
многочисленные шкафчики. Не очень-то хорошо он знал, что и где у него хранится.
Я поднялась и сама приготовила чай, потому что, в отличие от него, все
прекрасно помнила. Впрочем, не такая уж это заслуга, если учесть, что с тех
самых пор, как Дед въехал в эту квартиру, здесь ничего не менялось. Он был
консервативен и не особо жаловал перемены. В своем быту уж точно не жаловал.
— Ты отлично завариваешь чай, — счел он своим
долгом заметить.
Когда Дед в хорошем настроении, он любит говорить мне
что-нибудь приятное, но в хорошем настроении я его видела не часто, хотя он
убежден, что это только моя вина. Скорее всего, и сегодня традиция не будет
нарушена. Вряд ли Дед очень обрадуется, когда узнает, с чем я явилась.
— Спасибо, — улыбнулась я, желая показать, как
ценю его стремление сделать мне приятное. Как известно, доброе слово и собаке в
радость, а я почти так же чувствительна. В холодильнике нашлись пирожные, из
чего я заключила, что кто-то из дам не так давно был здесь. Конечно, Дед в
состоянии купить пирожные и сам, но только для гостьи, потому что к еде он был
равнодушен, а ходить по магазинам просто ненавидел.
Чай мы пили в молчании, одаривая друг друга нежными
взглядами. Дед наверняка гадал, что привело меня к нему, а я прикидывала, как
бы половчее донести до него мысль о том, что ко всеобщему благу иногда полезно
поделиться с ближними кое-какой информацией. Ни он, ни я первым заговаривать не
собирались, но Дед приглядывался ко мне теперь с особым вниманием.
Через минуту выяснилось, что наши мысли были довольно далеки
и несхожи, потому что он все-таки спросил:
— У тебя все в порядке?
В голосе слышалось беспокойство и неподдельный интерес. Тут
до меня с опозданием дошло, что мой визит в субботу к нему домой, а не в
кабинет в рабочее время, откуда Дед руководил народом, дал повод думать, что
привела меня сюда не забота о его благе, а личные проблемы. Обидели сироту, и я
прибежала к благодетелю жаловаться на жизнь. Так и есть. Дед взял мою руку,
легонько сжал.
— Что произошло? .
— В мире много чего, — бодро ответила я, кляня
себя на чем свет стоит за бестолковость. — В городе тоже, наверное, есть
события. У меня лично — никаких.
Руку он выпустил и нахмурился.
— Я думал, что имею право… — недовольно начал он, но я
перебила:
— Возможно, я испорчу тебе настроение, но мои чувства к
тебе заставляют меня идти на такой риск, потому что…
— Заткнись, — прервал Дед поток моего красноречия.
Хорошее настроение как ветром сдуло. Он смотрел на меня сурово, с явным
недовольством, и я вздохнула, демонстрируя покорность судьбе. — В чем
дело, черт возьми?
— Этот вопрос очень бы хотела задать тебе я, да боюсь
как всегда не получить ответа. — Я скроила страдальческую
физиономию. — Но надежда умирает последней, и я все-таки пришла. Можешь
выгнать меня сразу, а можешь чуть позже. Лучше чуть позже.
— Иногда ты бываешь совершенно невыносима, —
покачал он головой.
— Ты тоже, — вздохнула я.
— Ну, что у тебя? Говори.
— У меня, точнее у нас, труп.
— О господи… — Дед раздраженно отодвинул чашку. Я даже
забеспокоилась, что он возьмет да и треснет по столу кулаком. Обошлось. —
Я думал, ты пришла… еще обрадовался, старый дурак. Думал, соскучилась. Посидим,
поговорим по душам…
— Я по душам как раз и не отказываюсь, — торопливо
влезла я. — Если бы ты вдруг открыл мне душу… не всю целиком, рассчитывать
на такое моего нахальства не хватит, а всего-то по одному-двум пунктам. Это бы
значительно облегчило мне жизнь.
Дед продолжал смотреть на меня с неодобрением.
— И что труп? — поинтересовался он сердито.
— Труп сам по себе совершенно обыкновенный, но
обстоятельства, связанные с ним…
— Тебе-то что за нужда с трупами возиться? —
поморщился Дед. — Ты мой пресс-секретарь, и трупы совершенно не твое дело.
— Это как посмотреть, — вздохнула я. — Можно
я тебе о нем поподробнее расскажу?
— От черта молитвой, а от тебя ничем, — махнул он
рукой. — Рассказывай.
— Спасибо большое. Так вот, пару дней назад в больницу
«Скорой помощи» привезли паренька с травмами, несовместимыми с жизнью.
— Это дело милиции, — не удержался Дед. —
Тебе что, нечем заняться?
— Не мог бы ты выслушать мое повествование до конца, не
отвлекаясь на комментарии?
— Мог бы.
— Еще раз спасибо. Итак, парень лежит в реанимации и,
как это часто бывает, бредит. Кое-что в его бредовых высказываниях медсестру
насторожило, и она сообщила в милицию. На звонок отреагировали, в больницу
пришли, но услышанным не впечатлились.
— А надо было? — не выдержал Дед, как и
большинство людей, он иногда был любопытен. — Что он болтал?
— Что-то про киллера, который вот-вот должен прибыть в
наш город.
