— Черт его знает. Шеля и Шеля. Они же как собаки, все
по кличкам. Мой к имени года два привыкал, а все равно иной раз будто не
слышит, а рявкни: «Пятерня», сразу уши торчком. Живет где-то на Пушкарской,
точнее не скажу.
— Шеля после драки здесь не показывался?
— Нет. Он теперь недели две не появится. Может, и
больше, если узнал, что дружка убили.
— Понятно. Пистолет где? — помедлив, спросила я.
Женщина встала и вышла из комнаты. Когда вернулась, в руках
у нее был сверток.
— Что ж, — сказала я, поднимаясь. — Большое
спасибо за то, что уделили мне время.
— Пожалуйста, — усмехнулась женщина, и мы вместе
вышли в зал.
Василий устроился за стойкой и откровенно скучал. Увидев
нас, насторожился, взглянул на жену, но, не обнаружив на ее лице следов
недовольства, успокоился. Проводил меня взглядом, его примеру последовали все
посетители. Взгляды были скорее любопытными, чем враждебными, но и против враждебных
я не возражала, в конце концов, взгляды — это только взгляды.
Оказавшись на улице, я прикинула, как далеко отсюда
Пушкарская. Вроде бы недалеко. Машину, пожалуй, лучше оставить здесь, дабы не
привлекать лишнего внимания. Я направилась в переулок, поглядывая на редкие
таблички на домах с названиями улиц. Наконец обнаружила нужную и свернула.
Пушкарская улица небольшая, застроенная двухэтажными домами. По одной версии,
здесь когда-то лили пушки, по другой — стоял какой-то полк, у которого эти
самые пушки были в ходу. Не знаю, как раньше, а сейчас улица выглядела
исключительно мирно. Липы, кусты сирени, акация в палисадниках. Тихие дворики,
на скамейках старушки, сплошная идиллия. «Сашке бы здесь понравилось», —
подумала я, а заодно принялась гадать, где сейчас мой пес.
Заглянув в один из двориков, я увидела компанию мужчин,
игравших в домино под липой. Патриархальность здешних нравов умиляла. Я подошла
и вежливо поздоровалась, мужчины при моем появлении смолкли и смотрели на меня
с интересом.
— Я ищу Шелю, — сообщила я. — Кто-нибудь
знает, где он живет?
— Кольку, что ли? — спросил самый старший.
— Наверное, — пожала я плечами.
— Да Колька, Колька, — кивнул его сосед
справа. — Через два дома по этой стороне, первый этаж, там спросите.
Я поблагодарила и пошла дальше. Дом, где жил Шеля, тоже
оказался двухэтажным, дверь единственного подъезда была распахнута настежь, но
в подъезде было чисто, у двери постелен полосатый половичок. Я позвонила в
ближайшую квартиру. Дверь открыла молодая женщина с ребенком на руках.
— Вам кого? — спросила она с удивлением.
— Николая. Не подскажете, в какой он квартире живет?
— Колька? — Она быстро оглядела меня с ног до
головы, теперь удивление просто переполняло ее. — А вы кто?
— Я из милиции, — со вздохом сообщила я. Ребенок
неожиданно заплакал, хотя до той поры был увлечен пластиковой рыбкой, а женщина
вроде бы тоже приготовилась реветь вслед за ним.
— Чего он опять натворил?
— Может, мы поговорим в квартире? — внесла я
разумное предложение.
— Скотина безмозглая, — прошептала женщина. —
Ведь сколько раз ему говорила… Вы проходите, проходите, вот туда… — Она
отступила в сторону, пропуская меня, и кивнула на дверь. — Вон он,
красавец, отсыпается. Работать у него, видишь ли, здоровья нет, а пить да жрать
сколько угодно. Убила бы сволочь… — Говоря все это, она трясла ребенка в
надежде, что тот успокоится. — Да замолчи ты! — рявкнула на него
женщина. — Вылитый папаша. Еще один алкаш на мою голову. — Мальчонка,
которому от силы было месяцев десять, от такого прогноза разом присмирел.
На диване возле окна лежал мужчина лет тридцати, в трусах и
одной тапке. Под головой вместо подушки почему-то был тулуп. В маленькой
комнате, кроме дивана, с трудом уместились шифоньер, стол, с зажатой между ними
детской кроваткой, тумбочка с телевизором и холодильник. Женщина положила
малыша в кроватку и повернулась ко мне:
— Чего он натворил-то?
— Дружка его убили, — ответила я, оглядываясь.
Женщина извлекла из-под стола табуретку и подвинула мне,
сама села на диван, ткнув благоверного кулаком в бок, чтобы подвинулся.
— Это которого? — спросила она с интересом.
— Гену.
— Какого Гену? А, это который из Москвы приехал?
— Из Москвы, — кивнула я. — Давно он здесь
объявился?
— В воскресенье. Ну, мой сразу и смылся. Я дверь
заперла, так он в окно, сволочь. Первый этаж. Да он бы и со второго сиганул.
— А зачем Гена сюда пожаловал, не говорил?
— Так Гена этот местный. После отсидки в Москву
подался, вроде у него там родственники. Хотя… черт их знает, пьяниц проклятых.
Пришел, принялись обниматься, дело ясное, мой опять в запой сорвется. Я его в
комнату запихнула, на ключ заперла и Гену этого отправила восвояси. Говорю,
чтоб духа его не было. А Колька в окно. Явился с разбитой мордой. Вон,
взгляните, до сих пор живого места нет. Лыка не вяжет, свалился у порога и до утра
спал. Пока я с мальчишкой в поликлинику ходила, опять набрался и всю неделю
точно неваляшка. Встанет, глазом не успеешь моргнуть, уже исчез, а является
чуть живой. Разведусь я с ним, — вздохнула она. — Нет больше сил
терпеть. Еще дружки эти… сам дурак дураком, а дружки форменная шпана.
— Про Гену он ничего не рассказывал?
— Какое там рассказывать, говорю, лыка не вяжет. А чего
с Геной этим? Кто убил? За что? Мой-то дома ночевал, он, конечно, дурак, но
зачем ему с дружком ссориться?
— Они драку в пивной устроили, ваш сбежал, а Гена в
больнице оказался.
— Ох ты, господи. И что, умер? Но ведь мой-то не
виноват…
— Я поговорить с ним хотела. Вы не знаете, где Гена в
нашем городе остановился?
— В гостинице. В какой, не скажу, но слышала, как про
гостиницу говорил.
— А фамилию его знаете?
— Генкину? Понятия не имею. У этого дикобраза что ни
пьянь, то друг, всех запоминать памяти не хватит.
— А зачем он приехал, не рассказывал?
— Сейчас я разбудить его попробую, — вздохнула
женщина. — Только это не так просто.
