— Стоял, видать, ноги крепкие, но соображал ли чего, не
знаю. Она его за руку тянет. Поднялись на лифте. Я постоял, послушал, дверь
открылась, Настя чего-то засмеялась, ну, думаю, слава богу, добрались. Главное,
чтоб в лифте не застряли, а остальное дело не мое. Пошел спать. Утром Михалыч
пришел, дворник наш, он инструмент здесь оставляет, в подвале. Попили чаю, он
пошел двор мести, а я стал телевизор смотреть. Смена у нас в девять, сутками
дежурим. Тут Ляпушинский из пятой квартиры приехал. Поднялся на второй этаж и
меня зовет. Я, когда дверь открытую увидел, не испугался, даже объяснил ему,
что Настя с кавалером и оба пьяные. Но он всполошился и меня перепугал. Звонил
два раза, подолгу. Ну, толкнул дверь…
— Он или вы?
— Вроде я. Честно сказать, от страха и не помню. А она
лежит. Странно так. И мужика вижу, он на диване, лицом вниз и рука на пол
свесилась. Я вазу разбитую увидел и вот тогда испугался, бросился к Насте, а
она уже того…
— Выходит, они поссорились, вазу разбили, а вы ничего
не слышали?
— Ничего. Богом клянусь. Я же здесь, в закутке, дверь
закрыта плотно, а они на втором этаже.
— Но если бы женщина, к примеру, закричала?
— Если б закричала, думаю, что услышал бы, раз у нее
дверь не заперта. Дверь-то тяжеленная, но, если закрыта неплотно, может… Но я
ничего не слышал. Не было никаких криков, вообще тихо, никакого шума.
— Но ведь вы сказали, что спать легли.
— Да. И уснул быстро, у нас не запрещается. Дверь-то на
ключ заперта, чужие не войдут.
— Так, может, все-таки не слышали?
— Чего?
— Шума.
— Нет. Все тихо было.
— Я его в больницу забираю, — вмешалась врач,
поднимаясь. — У него, между прочим, инвалидность, а с таким давлением не
шутят.
Я простилась с ними и вышла в холл, Вешняков за мной.
— Ничего не вижу, ничего не слышу, — пробубнил он.
— Вот-вот. Старик спал, а может, просто боится, зная,
какие друзья были у убитой.
— У меня еще плохая новость.
— А хороших нет? — съязвила я.
— Пока нет. Тут напротив магазин, в 3.05 сработала
сигнализация. Парни из вневедомственной охраны сидели в машине до восьми утра,
хозяина найти не могли. Как раз напротив подъезда. Говорят, никто не входил.
Гаврилову задушили где-то около четырех, так что…
— Они могли не заметить. В конце концов, смотрели за
магазином, а не за подъездом.
— Конечно.
— Чего — конечно? — не выдержала я. — Хочешь
сказать, что это Тимур…
— Я хочу сказать, что показания свидетеля не в его
пользу.
— Это я уже поняла.
— Он был пьян. Кстати, что это вдруг на него нашло?
— У него и спроси.
— Хорошо, спрошу. Он был пьян, девушка что-то сказала,
ему не понравилось… не надо на меня так смотреть. Это я все к тому говорю, что
для следствия…
— Помолчи, без тебя тошно.
— А мне, думаешь, весело? Молчун приказал долго жить,
и, если верить слухам, к этому приложил руку твой Тимур. А теперь и подружка…
Напрашивается вывод: может, глупая девка надумала его шантажировать?
— Час от часу не легче.
— И я про то. Брякнула сдуру, а Тимуру это не
понравилось, решил пугнуть, да силы не рассчитал.
— Глупости.
— Для нас с тобой возможно. Но если учесть наши недавние
фантазии…
— Будем искать убийцу.
— Конечно, — пожал плечами Артем. Я прекрасно
понимала, о чем он думает. Если девушку убил киллер, чтобы подставить Тимура,
найти его будет непросто.
— Мне надо с ним поговорить, — сказала я.
— С кем?
— С Тагаевым. Чем скорее, тем лучше.
* * *
На лице адвоката читалась многозначительность.
— Тимур Вячеславович определенно дал понять, что
встречаться с вами не желает. Ни сегодня, ни завтра, ни вообще в ближайшее
время.
— А причину такой немилости он не объяснил? — без
намека на язвительность поинтересовалась я, хотя причину, конечно, знала. Этот
идиот не желал быть мне обязанным. Однажды я уже помогла ему выпутаться из
подобной истории, и он не пришел от этого в восторг. Подумать только, такой
парень — и вынужден обращаться за помощью к бабе. Это и само по себе никуда не
годится, а в свете нашего последнего разговора грехов на мне видимо-невидимо, и
принять помощь попросту унизительно для его мужского достоинства. По этой
причине он явно не собирался ошеломить меня своим содействием. — Вот
придурок, — в досаде заметила я, в принципе не испытывая в ту минуту
добрых чувств к представителям сильной половины человечества.
— Простите, что?
— Я бы хотела сказать ему, что он редкий придурок,
выпендрежник и самодовольный идиот, но, поскольку заставлять вас произносить
все это не совсем тактично, передайте, что я люблю его даже больше, чем раньше.
— Уверен, ему это придаст силы в его затруднительном
положении, — совершенно серьезно ответил адвокат. Я на мгновение замерла,
прикидывая, а в своем ли уме Тагаев, если решил швырять деньги на ветер, выбрав
это чучело.
— Он толковый парень, по крайней мере, так о нем
отзываются, — заверил Вешняков, когда адвокат покинул нас.
— Надеюсь. Артем, мне надо с ним поговорить.
— С кем?
— Пошел к черту.
— Ты же слышала.
— Мне надо с ним поговорить.
— Допустим, его приведут сюда связанного по рукам и
ногам. Ты что, Тимура не знаешь? Он будет молчать. Я говорил с ним, и он
по-дружески меня просил… короче, он не хочет, чтобы ты во все это вмешивалась.
— Серьезно? А в тюрьму он хочет?
— Сказал, что прекрасно справится сам. И знаешь, —
вздохнул Артем, — если честно, я его понимаю.
— Мужская солидарность поперла, — зло усмехнулась
я.
— Ты извини, но, если честно, ты любого доконаешь.
Может, скажешь, что произошло?
— Ничего.
