* * *
Все действительно оказалось до банальности просто. Много лет
назад и Глымов, и погибший художник Сушков, и Гаврилова жили неподалеку друг от
друга. Молодые люди знали друг друга с детства. Правда, потом долго не
виделись, пока уже взрослыми людьми не встретились вновь. Но не это
обстоятельство было для нас самым интересным. Глымов, по рассказам его бывшей
соседки, охотно заводил романы на стороне. Результатом одного из таких
увлечений стало рождение мальчика, которому дали имя Борис, отчество он получил
Васильевич, хотя отец категорически отказывался признать его своим ребенком. В
конце концов женщине стало обидно, что родной отец ходит мимо мальчишки, делая
вид, что не замечает его, и она поменяла квартиру на жилье в другом районе. По
иронии судьбы, через несколько лет в соседнем доме получил долгожданную
квартиру и Глымов. Но теперь он совершенно по-другому отнесся к мальчику.
Может, остепенился, а может, понял, что другого сына у него уже никогда не
будет. Он помогал парню деньгами и всячески демонстрировал свою любовь. Когда
остался вдовцом, даже хотел жениться на своей прежней возлюбленной, чтобы семья
после стольких лет воссоединилась, но мать мальчика, а тогда уже молодого
человека, категорически этому воспротивилась. Видно, обида еще жила в ней и давнюю
любовь сменила ненависть. Теперь она на Глымова не обращала внимания и даже
имени его не упоминала, хотя сыну видеться с отцом не препятствовала. А потом
парень погиб. Покончил жизнь самоубийством или был убит любовником девушки, с
которой он собирался связать свою жизнь. Горе не объединило его родителей, и
каждый свое переживал по отдельности,
— Поехали в больницу, — сказал Артем. — Мне
сообщили, что ему стало лучше.
В десять часов утра мы были у здания больницы. Тут же прошли
в отделение, не вызвав ни у кого ни вопросов, ни особого внимания. Артем
постучал в пятнадцатую палату, услышал «да», и мы вошли. В палате находилось
трое мужчин. Двое лежали на своих постелях, ожидая обхода, Глымов сидел возле
окна, разглядывая ветви березы, что легонько постукивали по стеклу.
Когда мы вошли, он повернулся, потом медленно встал, держась
за подоконник, и пошел нам навстречу.
— Идемте в коридор, — сказал он тихо. В коридоре
он устроился на диване, вздохнул и пробормотал, не глядя на нас:
— Я знал, что вы придете. Докопаетесь. Я и не думал ее
убивать, не знаю, что на меня нашло. Она моего сына погубила, она… мерзкая
шлюха. Но я не думал… а когда увидел ее, пьяную, полуголую… она меня за
шампанским посылала, сбегай, говорит… это я ей побегу, еще в ноги поклонюсь,
что на работу пристроила, а сына… Ну, и случилось со мной что-то, в глазах
потемнело, и я… убил, одним словом. Испугался, конечно. Кому в тюрьму охота… Но
потом решил, что пойду и все как есть расскажу. Но смелости не хватило. А когда
узнал, кто этот ее ухажер, подумал: такому в тюрьме как раз и место… хотя знал,
что вы докопаетесь. Чувствовал. Чего теперь? Арестуете?
— До суда, думаю, можно будет ограничиться подпиской о
невыезде, — ответил Артем, с сочувствием глядя на старика. Может, о своих
детях вспомнил. У меня же старик сочувствия не вызывал, какую-то брезгливую
жалость — да, но не сочувствие. А потом я подумала, что не мне его судить, и
мне стало даже хуже. Жизнь так устроена: спасая одного, ты роешь яму другому.
Может, от этого и скребли на душе кошки.
— Ты поезжай, — сказала я Артему, — а у меня
здесь дело.
— В больнице? — удивился он. — Чего ты мне
голову морочишь?
— Я что, не могу сходить к врачу?
— К какому врачу?
— Тебе мой врач без надобности.
— А-а… так бы и сказала.
— Так я и говорю.
— Надо бы это… отметить, — покаянно добавил он.
— Отметим, — я махнула ему рукой на прощание и
направилась в поликлинику.
* * *
Администратор на четвертом этаже сказала мне, что жилец из
четыреста семнадцатого у себя. Гостиницу Стас выбрал неплохую, но далеко не
лучшую в городе, и номер, конечно, самый обыкновенный. Со старыми привычками не
просто расстаться, хотя он без пяти минут миллионер. Я постучала, он открыл
дверь и улыбнулся.
— Рад, что ты пришла, — сказал он
— Сейчас ты еще больше обрадуешься. — Я протянула
ему пластиковую папку с бумагами. — Можешь забрать бабушку хоть сегодня.
— Ты это серьезно? — не поверил он.
— Абсолютно. Я же обещала помочь, вот и помогла.
Я направилась к двери. Стас заволновался:
— Куда ты?
— У меня есть дела и помимо твоей бабушки.
— Подожди. И что дальше?
— Дальше? Ты заказываешь транспорт на историческую
родину. Не думаю, что это вызовет особые трудности. Деньги у тебя есть.
— Ты же прекрасно понимаешь, что я не об этом.
— А о другом и говорить не стоит, — широко
улыбнулась я.
— Чепуха.
— Чепуха то, что ты сейчас намерен мне сказать. Тебе у
бассейна лежать надоело, вот и все. Так что твои рыцарские подвиги меня не
впечатляли.
— Да не любишь ты своего Тагаева.
— Откуда тебе это знать? Люблю, не люблю…
— Я знаю. Я…
— Т-шш, — прижала я палец к губам. И
продекламировала:
— «Любимый мой вчера убит, любимый мой в гробу лежит, и
солнца луч навек погас, мой милый не откроет глаз».
— Что это за чушь, скажи на милость?
— Это шотландский классик. Когда-то давно я любила
читать книги, но это не пошло мне на пользу.
— Ты его не любишь, дура, мать твою, — не выдержал
он и на мгновение стал похож на себя прежнего, хотя теперь у него было другое
лицо.
— Точно, — кивнула я. — Дура. А ты всегда был
очень разумным парнем. Чего ж тебе тогда так тошно, Саша? Не явился бы ты сюда,
будь все по-другому. Я сначала подумала, ты снова взялся за старое, оказалось,
что все даже хуже…
— Ты мне мстишь, сучка, вот и все. Только кому ты
делаешь больнее?
— Уж точно не тебе, — усмехнулась я, направляясь к
двери, распахнула ее и сказала:
— Кстати, ты бы поторопился убраться отсюда. Не одна я
такая умная, вдруг сообразят ненароком, кто ты такой, герой. — Я махнула
рукой и добавила:
— «Аста ла виста, беби!»
