Закрыла дверь и пошла по коридору, беспричинно улыбаясь.
Впрочем, причина была. Я прощаюсь с прежней жизнью. Как ни странно, легко
прощаюсь. В тот момент я верила: та жизнь, что ждет меня впереди, непременно
будет счастливой. Я так и думала: с завтрашнего дня начинаю новую жизнь, где я
буду счастлива. С утра до вечера, без перерыва на обед. И все у меня получился.
Вот так.
* * *
Я ждала Тимура дома. Сначала я хотела встретить его возле
ворот тюрьмы, как в гангстерских фильмах. Но, узнав, что его товарищи по оружию
пасутся там с восьми часов утра, готовя торжественную встречу, решила не
вносить смятение в их дружные ряды. Пусть мужчины обнимутся по-братски,
похлопают друг друга по плечам, троекратно лобызаясь, а я скромно дождусь своей
очереди.
На самом деле я боялась, что мы будем испытывать обоюдную
неловкость. А так как я твердо решила, что никаких недомолвок теперь между нами
быть не может, то и пришла к выводу, что встретиться нам стоит наедине.
Я разожгла камин, силясь придать нашей встрече некую
торжественность, к тому же меня отчего-то знобило и я хотела согреться.
Ждать пришлось долго. Может, Тимур готовился к трудному
разговору, а может, просто не спешил домой. Наконец хлопнула дверь, я услышала
его шаги. Он появился в гостиной в куртке и обуви, хотя я вроде бы приучила его
разуваться у порога. Привалился плечом к стене и сказал:
— Привет.
— Привет, — ответила я и улыбнулась. — У меня
есть для тебя потрясающая новость, хотя она тебе таковой может и не показаться.
— Да? Отлично, — кивнул он.
— Чего не раздеваешься?
— Я на минуту.
— Какие-то дела?
— Дел полно, — вздохнул он.
— Поесть успеешь?
— Спасибо, я поел. Я хотел поблагодарить тебя. Ты, как
всегда, вела себя героически. И вообще… — Он улыбнулся и развел руками.
— Ты говоришь с иронией?
— Пытаюсь. Не хочу придавать нашей встрече
мелодраматический характер. — Он провел рукой по волосам, посмотрел на
меня, и в глазах его появилась печаль. — Знаешь, это ужасно смешно, но,
когда я сидел там, я вдруг понял, как это несправедливо, жестоко и глупо держать
кого-то в клетке. И дал себе слово: если выйду оттуда, непременно выпущу тебя
на волю, — он улыбнулся. — Прости меня, если можешь. Я хотел как
лучше. Честно хотел. — Он сделал шаг к двери, но все-таки
обернулся. — Ты ведь знаешь, что он жив? Знаешь… оттого и жила со мной.
Он бросил ключи на консоль в холле.
— За вещами придешь? — не зная, что сказать,
спросила я.
— Бог с ними. Выброси.
И ушел.
— Да, — сказала я подошедшему Сашке. — Что ты
на меня смотришь? Ну, побежала бы я за ним, и что? Сказала бы ему, он остался
бы и думал, что это и есть причина, почему я хочу быть с ним. Хуже того, я сама
бы начала думать, что он лишь поэтому и остался. Так что фигня все это, мой
гениальный друг. Что должно быть, то и будет.
Я прошла на кухню, с тоской думая, что теперь и не
напьешься. Включила магнитофон погромче и голосила что-то о своей звезде,
пытаясь переорать Бутусова. Потом зазвонил телефон, и я бросилась к нему со
всех ног, потому что хотя и храбрилась, но на душе было скверно, хоть волком
вой. Вдруг и ему тоже? Звонил Дед.
— Не помешал? — спросил он.
— Нет, — вздохнула я.
— Чем занимаешься?
— Песни пою.
— Какие песни, что еще за глупость?
— Хорошие песни. Вот, послушай. «И все тюлени, все
киты, звезду завидя, горько плачут, она не светит никому, она не греет никого,
она приводит всех к заветной цели».
На третьей строчке он бросил трубку. Должно быть, песня ему
не понравилась, а может, мое исполнение.
Но через полчаса он стоял на моем пороге с очень сердитым
лицом.
— В чем дело? — спросил он, приглядываясь ко
мне. — Ты что, опять пьешь?
— Нет, я в завязке. Проходи, чего у дверей стоять.
Я села возле камина, положив Сашку себе на колени. Дед
устроился в кресле. Чувствовалось, что он не знает, что сказать и как себя
вести. Теперь он выглядел не сердитым, а скорее огорченным.
— Где Тагаев? — спросил он нерешительно.
— Ушел, — пожала я плечами.
— Куда?
— Он не куда. Он совсем ушел.
— И что?
— Ничего. Просто ушел.
— Мое мнение тебе известно, — кашлянув, заметил
Дед, с еще большим вниманием приглядываясь ко мне. Я смотрела на огонь. Было
тихо, и никто из нас не решился нарушить эту тишину.
— Игорь, — вздохнула я.
— Да?
— Я беременна.
Если б потолок вдруг рухнул, это не произвело бы на него
такого впечатления.
— От кого? — брякнул он.
— Глупостей-то не спрашивай.
— Тагаев знал об этом и ушел?
— Я ему не сказала.
Мы опять замолчали. На этот раз первым тишину нарушил Дед:
— Ты считаешь, что вправе поступить с ним так?
— Можно, для разнообразия я подумаю о себе?
