Людей в грузинской форме было трое. Они потеряли из виду своих, двигались наугад, возвращались туда, откуда пришли. Возможно, это оказались последние из тех, кто пытался атаковать группу на склоне. Как бы то ни было, враги были вооружены. По их отчаянным движениям нетрудно было догадаться, что отдавать свою жизнь дешево они не собираются. Вскоре Стольников разглядел среди них офицера. Насколько он понимал в знаках различия грузинской армии, перед ним был лейтенант.
– Офицера оставить мне! – крикнул он так, чтобы его услышали и беглецы.
Люди Ждана сами облегчили задачу группе. Словно сговорившись, они разделились и стали уходить уже вниз по склону в трех направлениях. Парни в грузинской форме из последних сил перевалили через холм и скатывались с него, стараясь обходить деревья. Чем ниже спускалась погоня, тем гуще становился лес.
Стольников понял, что с кроссом по пересеченной местности пора заканчивать. Иначе эта троица сейчас войдет в самую гущу «зеленки», развернется и откроет огонь. Это будет лишь новая потеря сил и времени.
Майор прекратил бежать, на согнутых ногах, управляя ступнями как лыжами, доехал до ближайшего дерева. Трава была густа, так что это не составило труда. Он скользил, как по снегу. Сложнее было остановиться. Стольников уложил автомат на сук, несколько раз выдохнул, успокаиваясь, и тщательно прицелился. Стрелять надо было так, чтобы бегущий офицер остался жив. Сделать это не так уж и просто.
Когда майор катился к дереву, он передвинул предохранитель автомата на одиночную стрельбу. Сейчас ему оставалось только плавно нажать на спуск и молить Господа о том, чтобы беглец не запнулся или не присел, поскользнувшись.
Выстрел грянул, «грузин» упал.
Саша снял автомат с ветки и бросился туда, где исчезла в высокой траве голова человека из отряда Ждана.
Он не хотел умирать. Пуля, выпущенная кем-то из преследователей, ранила его в бедро. Лейтенант был сбит с ног и с десяток метров катился по сухой густой траве. Пустяковое сквозное ранение, которое в стационарных условиях даже не рассматривается как угроза здоровью. Но это только тогда, когда остановлено обильное кровотечение, зондирована рана и наложена антисептическая повязка. Остается соблюсти постельный режим и глотать витамины. Беглец не имел ничего. Даже куска веревки, чтобы перетянуть бедро.
Он поднялся и побежал, с досадой пытаясь разглядеть среди листвы спины товарищей. Им повезло больше. Они уходили, и расстояние между ними с каждой секундой увеличивалось. За спиной несколько минут назад кто-то крикнул: «Офицера оставить мне!» Это значило, что скоро произойдет встреча.
Опираясь на здоровую ногу, лейтенант скакал и, как уж мог, сдерживал ладонью кровь, сочащуюся из раны. Туда, вниз, как к спасительному рубежу, где его ждет отдых и уход!
На самом деле не было ни спасительного рубежа, ни ухода. Ничего не было. Он просто бежал, не желая умирать. Надо же было такому случиться, прямо в бедро, насквозь!.. Лучше, чем с пулей, засевшей в мышце, но этот выстрел замедлил его продвижение, превратил в добычу номер один.
Лейтенант потрогал рукой кобуру на здоровом бедре. Винтовка вылетела из рук, когда в ногу ударила пуля. Боли он не чувствовал, лишь с отчаянием ощущал, как в него, вытесняя азарт погони, проникал страх. Он тяжелил ноги, туманил мозг и не давал дышать ритмично. Только часто, лишь горлом, неполной грудью.
Животное чувство страха не смогло прогнать боль. Человек, углублявшийся в лес, окончательно потерял выдержку. Он икал и рычал, стремясь разорвать расстояние между ним и преследователями, а оно становилось все меньше и меньше.
Офицер уже слышал шаги за спиной. Треск сухих сучьев резал слух. Ему стало понятно, что теперь его жизнь не стоит ничего. Эти волки загонят его душу в преисподнюю раньше, чем он доберется до подножия высоты. Да и что там может быть хорошего?
– Баскаков, прими этого!.. Я помогу Олегу!
Тот, кто приказывал оставить офицера живым, теперь передал его какому-то Баскакову. Но в беглеце вдруг что-то взорвалось. Трудно сказать, отчаяние это было или же злоба на собственное бессилие, да только лейтенант выхватил из кобуры «кольт» и, глухо матерясь, роняя слюну и кашляя, завалился за ствол дерева.
«Я выживу!» – пообещал он себе.
Но окрик, раздавшийся в лесу, заставил офицера вернуться из мира иллюзий в проклятую реальность:
– Эй, дружок! Шевельни мозгами, если они у тебя еще остались! Ты ранен, патронов у тебя ровно столько, сколько нужно, чтобы застрелиться! Ты уже никуда не уйдешь. Брось пистолет и выходи! – Баскаков говорил, прижавшись спиной к дереву.
Он сидел лицом к вершине и вынужден был кричать куда-то в небо:
– Через полчаса ты уснешь от потери крови!
Ответом ему была тишина.
– Он думает, – объяснил Мамаев сержанту. – Видимо, есть смысл ускорить этот процесс.
Встав на колено, он трижды выстрелил в дерево, за которым лежал лейтенант из отряда Ждана.
– Он спятил, – снова доложил сержанту Мамаев. – Рехнулся. Давай-ка я обойду его справа, и это дело закончится.
– Ты не слышал? Стольникову он нужен живым!
– Ну, тогда ждем.
Лейтенант появился из-за дерева и дважды выстрелил в сторону разведчиков.
Когда на их головы упали последние ветки, Баскаков спросил:
– О каком количестве патронов мы сейчас говорим?
– У него армейский «кольт» сорок пятого калибра. В штатном магазине десять патронов. Если предположить, что четыре раза он в нас уже выстрелил, то осталось шесть.
В двадцати метрах от них снова началось движение, раздались крики:
– Убирайтесь отсюда, здесь территория Грузии! Все равно вы все сдохнете! Предатели и изменники!
По сбивчивой речи Баскаков понял, что нужно действовать. Иначе, чего доброго, лейтенанту придет в голову застрелиться. Потом Стольников за это семь шкур сдерет. В первую очередь, конечно, с сержанта. Так всегда было.
После такой тирады ни о какой сдаче в плен и речи не могло идти. Баскаков это понимал, поэтому отложил автомат и показал Мамаеву глазами в сторону дерева, за которым засел истекающий кровью офицер Ждана.
После этого он прислушался к стрельбе на западном склоне и одним рывком влетел в чащу.
– Куда?! – яростно прошипел Мамаев. – Он через час и без этого отключится от потери крови!
– Зачем он Стольникову нужен без крови? – донеслось из кустарника. – Разговори этого героя.
По едва заметному шевелению верхушки шиповника было понятно, что Баскаков ползком огибал то место, где залег лейтенант.
Мамаев прижался к земле, чтобы его не могла зацепить шальная пуля, выпущенная из «кольта», и прокричал:
– Эй, генацвале, который русский! Ты только одно мне ответь! Зачем ты в своих стреляешь?
