– Я, между прочим, тоже жизнью рисковал, – Лешага почувствовал досаду. – Но это, конечно, не в счет.
– А вот не в счет! Потому что она знает, для тебя врага убить – что воды испить. А ей внимание уделить – разве было так трудно?
– Мне нужно было увязать пленных, это же раздольники, они опасны, – устало попытался объяснить бывший страж.
– А внимание уделить?!
– Что воды испить, – не слушая его, насмешливо протянул Лешага. – Знаешь, что? Пойду-ка я. В следующий раз сам пить будешь.
– Нет, не пойдешь! – упрямо заявил юнец.
Черный недобро гавкнул, и Стая мгновенно отозвалась.
– И нечего на меня лаять! – глаза Марата недобро вспыхнули, клыки обнажились в оскале. – Куда ты пойдешь?! По лесам шарахаться?! Для Стаи коров загонять?! Ты – герой. Может, сам Ноллан неведомо как тебя коснулся при рождении! Именно тебе судьбой предначертано вступить в борьбу с Темным Властелином и одолеть его. Только после этого Ноллан и Дедмороз смогут опять вернуться на землю! Они помогают тебе, что есть сил. Думаешь, просто так и эти псы, и вот раздольники, и я пошли за тобой. Ты – вождь! И не думай отказываться!
Лешага молча глядел на разошедшегося соратника. Никто и никогда еще не рисковал так говорить с ним.
– Ты зря-то не бушуй, захочу, так и коров загонять пойду. Мое это дело, – Черный радостно замолотил хвостом по опавшей листве. – Шел бы ты, свои бредни сказителю напел, – выждав, пока драконид выдохнется, спокойно ответил Лешага. – Ему понравится. И вспомни, что я тебе о деревьях говорил.
– И напою! – тут же насупился юнец. – Чего мне вспоминать, я не забывал, только ж и ты не забывай. Я ведь правду говорю. Не веришь? Давай, нагибай свои деревья.
Лешага смотрел на Марата. Тот ничуть не шутил. Леха вспомнил те давние дни, когда сам проходил такое испытание – две согнутые березы, в бездумном стремлении распрямиться, буквально разрывали его тело. Глаза лезли на лоб от боли, кровь сочилась из прокушенных губ, привлекая десяток обрадованных мух. Старый Бирюк, казалось, в полной безучастности глядел на мучения ученика, на вздувшиеся от напряжения мускулы, на заливающий глаза пот. Лишь когда Леха почувствовал, что теряет сознание, будто стальная молния пронеслась над ним. Деревья выпрямились, а Лешага рухнул в траву с обрезками веревок на запястьях. Старый Бирюк ощупал его, будто выбирая кусок мяса на ужин, развернулся и ушел, оставив ученика лежать на земле, переводить дыхание. Леха тогда даже не сразу узнал, выдержал он испытание или нет. Кажется, Бурый удерживал деревья куда дольше. На то он и Бурый…
Три долгих, почти бесконечных дня они с побратимом терялись в догадках, пока, наконец, учитель не пришел и не повел их к срывающемуся со скалы ледяному потоку забираться вверх по неприметным уступам под струями талой воды, текущей из родника.
– Проваливай, – устало процедил воин. – Не дорос ты еще.
– Я уйду, но правда останется, – обиженный Марат поднялся и пошел к костру, провожаемый ворчанием Черного. – Да, кстати, – чешуйчатый повернулся к воину, – ты приказал оттащить тело атамана. Исмаил со слугами украли его дробовик, патроны и нож. Будь настороже. Не ровен час…
– Я сказал ему взять оружие. Он взял, – Лешага пожал плечами. – Здесь стрелять не начнет. За жизнь свою побоится.
* * *
Лешага прикрыл глаза, слушая и оглядывая ночной лес. Где-то далеко поспешно удалялись караванщик со слугами. Они спешили, опасаясь погони, и потому не рискнули, как было принято среди торговцев, устроить привал до рассвета где-нибудь на ближайшей поляне.
«Боятся, – лениво подумал Леха. – Причем меня больше, чем дикого зверя. Конечно, как же иначе, мне ведь убить – что водицы испить». Он вспомнил плот и поединок с живоглотом, бой с прорвами и восторженные глаза Марата. Тогда бы тот вряд ли додумался до подобных слов. Это ж теперь все стало привычным да обыденным. Это Солнце, оно восходит, потому что оно – Солнце. Это Лешага, он убивает, потому что он – Лешага. Ученик Старого Бирюка понимал, что в чем-то Марат прав, и от этого становилось вдвойне обидно. Обидно и непонятно.
С одной стороны, скажем, для Черного, убийство – лишь форма жизни.
А с другой – разве не из-за этого он сам в глазах юнца и вождь, и герой, и должен теперь шутя побеждать какого-то неведомого Темного Властелина. Но разве тот же Бородач, который сейчас валяется посреди леса остывающей мясной тушей, разве он за свою жизнь убил меньше людей? Выходит, он такой же герой и вождь? Если да, зачем мне это?
А если нет, в чем разница? Леха поежился, не находя ответа.
Давящее ощущение упершегося в затылок взгляда не проходило. «Неужто и правда тот самый Темный Властелин, о котором тут кричал Марат, отыскал меня и теперь глядит, выжидая? Глядит, точно удав, стараясь захолодить сердце добычи, заставить сдаться, впасть в панику, замереть на месте, сложив лапки? – Леха мотнул головой, пытаясь освободиться от навязчивого чувства. – Ну уж нет, тому не бывать! А властелин он там, или не властелин, мне дела нет».
Он сжал кулаки, и Черный тут же, словно ощутив приказ, вскочил на ноги, лишь вопрос во взгляде – куда и на кого.
– Все хорошо, – Лешага погладил вожака. – Действительно, все замечательно. Все эти раздольники, бредни о вожде – утром все решится. А если честно, я действительно очень рад видеть Марата и… Лилию.
Глава 18
Ночь становилась все гуще, небо затягивалось низкими тучами, угрожающими пролиться дождем, тоскливым, моросящим, превращающим землю в тускло-серое, хлюпающее под ногами болото. В такое время хорошо сидеть под крышей у огня, слушать, как шлепаются, разбиваясь о лужи, миллионы одиноких капель, пить горячий отвар брусничных листьев и слышать вполуха, как стонет запутавшийся в ветвях слабосильный ветер.
– Такая погода – лучший союзник, – говорил Старый Бирюк. – Она спрячет твои следы, отведет глаза наблюдателям, заставит врага спрятаться в нору. Люби ее, как только способен любить.
Бывший страж поднялся на ноги. Он всегда любил такую погоду или думал, что любит. Сейчас ему казалось, что любовь – это нечто иное. Внезапное открытие не давало покоя. Он пытался совместить то, что испытывал к Лилии, со своим ощущением этой ночи, этого благодатного дождя, шероховатой автоматной рукояти, касающейся ладони. В голове получалась странная мешанина, которая будоражила и даже раздражала. Он не мог найти ответа – что это? Отсутствие ясности ужасно злило. Сам не ведая зачем, он подкрался к покатому краю впадины, на дне которой горел костерок.
Лилия сидела у огня, положив голову на руки, и вглядывалась в пламя, словно искала в нем что-то. Рядом, пытаясь развлечь девушку разговором, жались к теплу Марат и сказитель. Но та молчала и лишь глядела, как, разбрасывая искры, рвутся ввысь языки костра, будто стараются улететь, скрыться в ночном, зависшем над самой головой небе. Пленники длинной многоногой гусеницей сидели поодаль, опасаясь лишний раз шелохнуться. Неосторожное движение одного легко могло привести к смерти другого. А там… охотники на двуногих мулов прекрасно знали это, в походе никто не станет останавливаться и увязывать всех заново, так что трупы придется тащить с собой.
