– Марат! – не выдержал Лешага. – Заканчивай болтать! Анальгин, наладь перевоз, пусть идут греться к кострам!
* * *
Человек в некогда зеленой форме, побелевшей от многочисленных стирок, нелепо поднимая ноги и вытягивая носок, подошел к Лешаге, остановился за два шага до него и, приложив ладонь к виску, отрапортовал:
– Товарищ Светлый рыцарь, взвод аэродромной охраны, сопровождающий беженцев из Павлов-бунка, прибыл в ваше распоряжение. Командир взвода лейтенант Нуралиев.
Лешага молча глядел на лейтенанта. Рядом с бывшим стражем тот казался слишком хрупким, но держался браво и, судя по нескольким цветным нашивкам на груди, что-то умел. Леха слышал, что такие ленточки в прежние времена обозначали какую-то военную подготовку. Он мало что понял из бодрой речи командира взвода, пожалуй, лишь то, что, благодаря красноречию ученика, хлопот у него заметно прибавится. Воин обвел глазами толпу беженцев, взиравших на него с надеждой, словно любимцу Ноллана стоило взмахнуть рукой, и все проблемы расточатся сами собой. Враг добровольно утопится в Серой Воде, на месте Гиблых Плешей расцветут сады, и звездная эскадра с Луны примчится на Землю, неся планете высокие знания, неисчерпаемую энергию и всяческое благополучие.
Лейтенант так и стоял, приложив руку к голове, молча ждал от Лешаги каких-то слов.
– Хорошо, что прибыл, – глядя на широкоскулое лицо молодого командира, бросил Светлый рыцарь. – Там Лилия у костров, в общем, располагайтесь. Продовольствие есть?
– Так точно. Еще на три дня.
Леха кивнул. Этот парень в застиранной одежде и помятом кепи ему определенно нравился. Может быть, краткостью и четкостью фраз, может, прямым бесстрашным взглядом. Может, тем, что, невзирая на усталость, держится молодцом. Если убрать все эти нелепые вышагивания, славный боец получится.
– Пошли, – Леха указал на холм, – расскажешь.
– Есть! – выпалил Нуралиев.
Лешага удивленно поглядел на лейтенанта.
– Чего кричишь? Дадут всем есть.
Лейтенант озадаченно уставился на нового командира, потом вдруг захохотал, сложившись пополам, хлопая себя по коленям.
– Ты чего? – ученик Старого Бирюка потряс странного парня. – Перегрелся, что ли?
– Нет, я в порядке. «Есть» – по уставу отвечают, услышав приказ. Я услышал приказ – идти на холм. И ответил – «есть».
– Глуповато получается, – хмыкнул воин. – Если надо идти, зачем есть? Если надо стрелять, зачем есть?
– Так записано в уставе, а всем известно: «воюй по уставу, завоюешь честь и славу».
– Ну да, я вижу, – усмехнулся Лешага, вспоминая, что в бунке у Сохатого ему уже попадался на глаза этот девиз.
– Мы храбро сражались! – вспыхнул лейтенант. – Мы держались три дня. Нас в полку было всего триста двадцать человек, а тех – многие тысячи. Когда патроны и гранаты подошли к концу, полковник Ракитин приказал мне и лейтенанту Бекбулатову уводить людей. Что стало со второй группой – мне неизвестно. Когда мы отступали через тоннели подземного трубопровода, бой уже кипел в бунке, – парень опустил голову. – Надеюсь, все погибли.
– Что так?
– Эти сволочи жгут людей живьем. Всех, кто отказывается служить им, ждет мучительная смерть. Я видел, как выродки казнили нашего зампотеха, капитана Миллера, – Нуралиев передернулся, – поймали его у реки, когда тот с тремя бойцами пытался наладить работу электростанции. Вот это было страшно, – лицо паренька исказила гримаса омерзения. – Если вы намерены сражаться с ними, принимайте под свое командование меня и моих солдат. Мы будем биться до последней капли крови. Если нет, одна просьба – уведите гражданских подальше. Мы примем бой сами.
Лешага разглядел капельки слез в уголках глаз лейтенанта. Это не было проявлением слабости. Слезы ярости, выжигавшие нутро, рвались сейчас наружу. И верно, ничего больше не хотел стоящий перед ним парень, как вновь оказаться в гуще боя и чувствовать, как дергается в руках горячий ствол автомата. Увидеть, как падают, становясь неживыми, те, кто еще мгновение назад нес смерть беззащитным людям.
– Сколько у тебя бойцов, лейтенант?
– Двадцать два. Со мной – двадцать три. У всех автоматическое оружие и двойной боекомплект.
– Хорошо, – кивнул Лешага. – Мы направляемся в трактир «Разбитые надежды», наверное, слышал о нем?
– Так точно. Вскользь, – признался Нуралиев.
– Там большая переправа. Враг наверняка пойдет к ней.
* * *
Невесть кто и невесть когда построил на утесе неподалеку от широкого моста трактир со странным названием «Разбитые надежды». В самом городище, возникшем после Того Дня, с пеной у рта утверждали, что Трактир был здесь всегда. И моста еще не существовало, а он уже был. Так, или нет, кто знает. После Того Дня город опустел. Тяжелая бомбардировочная авиация сровняла его с землей. Мост как стратегический объект пострадал меньше всего. Оставленные для его защиты зенитные части, понимая важность задачи, легли костьми, чтобы не допустить врага, не дать ему прервать сообщение между левым и правым берегами реки, тогда еще вовсе не называвшейся Серая Вода. Потом бои стихли. Огромные волны Того Дня прокатились по континенту на сотни, местами тысячи километров вглубь. Воды реки, взбухшие от притоков, стремглав покинули русло, отрезая спасавшимся путь к отступлению.
Но Трактир выстоял. Построенный на скале, на высоком берегу, он, как гласило предание, сорок дней находился в водной осаде. И лишь когда прилетевший невесть откуда голубь уселся на окно и завел свою будничную песнь, словно объясняя, что ужас позади и вода скоро отступит, люди воспряли духом.
Когда потоки схлынули, оставляя за собой тонны благодатного ила, по уцелевшему мосту в обе стороны двинулись обезумевшие толпы спасшихся. Никто из них толком не знал, куда идет и чего ищет. Смерть дышала им в спину, и они бежали от нее, не зная, что она же поджидает их впереди. Именно тогда у переправы начали появляться хижины переселенцев. Они были ничьи. Люди приходили, останавливались, переводили дух и шли дальше.
Сидя в Трактире, где, как подобие Ноллана на Земле, царил хозяин, или, как его почтительно именовали, Бармен, люди с жаром обменивались новостями: кто где осел, в каких местах еще можно обосноваться. И, главное, куда идти опасно. За порядком и в самом Трактире, и в поселении следили вышибалы. Хозяин, а затем его сыновья и их преемники тщательно подбирали свою гвардию. Остаться здесь означало более никогда не нуждаться в еде, одежде, да и вообще ни в чем. Именно в стенах Трактира впервые после Того Дня прозвучало забытое слово «закон». И первый закон гласил: здесь не убивают.
Лешага остановился. Верхнее зрение открыло ему знакомую картину. Царивший над огромным селением Трактир на скале и великое множество жилищ, разбросанных по обе стороны моста в совершеннейшем беспорядке. Необходимость как-то перемещаться от дома к дому заставила обитателей проложить что-то вроде улиц, но лишь тот, кто прожил здесь не один год, умудрялся в них не заблудиться. Эти натоптанные пешеходные тропы шарахались из стороны в сторону, то упираясь в чью-то дверь, то поворачивая едва ли не в обратном направлении, обтекая ничейную покосившуюся халабуду. Лешага видел народ, толпившийся на улицах, что-то менявший, что-то кому-то оживленно доказывающий, бредущий по направлению к Трактиру. Солнце еще не достигло срединного предела, и потому на нижних площадках, окружавших скалу, виднелись свободные места.
