Всякое управление боем рассыпалось, десятники и сотники гибли вместе со всеми. Командиры отрядов безуспешно выкрикивали команды и грозили кулаками сигнальщикам. Ни отчаянного рева горнов и дудок, ни мельтешения вымпелов и бунчуков никто не видел и не слышал. Здесь, на этом поле, каждый из королевского войска умирал сам по себе. Ибо просить помощи было не у кого. Рядом корчился от боли и страданий другой воин. А те, кому повезло, быстро бежали в тыл, к кургану, что пестрел стягами.
Слепая, рожденная в момент отчаяния вера в короля, в спасение с его помощью, гнала уцелевших туда. Молодые и зрелые воины и даже гордые дворяне – все спешили к кургану. По пути топча собратьев по несчастью, сбивая с ног ослабевших и раненых, бросая топоры и мечи, срывая на ходу доспехи и шлемы, отбрасывая в сторону щиты.
Их сопровождал и подгонял непрерывный гул за спиной. Крики раненых и умирающих, сжигаемых заживо, захлебывающихся собственной кровью. Это был конец королевского войска и самого королевства.
Вряд ли кто на поле сейчас думал об этом, вряд ли кто размышлял о судьбе страны. Но будущее Догеласте отчетливо просматривалось именно здесь, на месте гибели самой большой армии доминингов.
Граф Ибриц видел все. И безуспешный бросок конницы, и новые залпы хордингов, под которыми погибал цвет дворянства королевства. И рассыпающийся строй пехоты, охваченный паникой от простого воина до командира отряда.
Видел даже, как барон Убравар рухнул с коня, получив большую стрелу в голову. Как сгинул в круговерти смерти на правом фланге барон Выпанс. Не видел графа Омулата, но его участь вряд ли была лучше, чем у командиров отрядов левого и правого крыла.
Лучники, успевшие пару раз растянуть тетивы, были сметены отступающими. Долетели ли их стрелы до хордингов? Если и долетели, то не причинили даже минимального вреда.
Больше в распоряжении Ибрица сил не было. Только отряд личной стражи – полтора десятка вассалов да два десятка сигнальщиков, гонцов и слуг.
Надо было выходить из боя, отступать к кургану, а потом и к Комгару. Надо было пытаться спасти хоть что-то. Спасти короля…
Но граф и не думал бежать. Здесь, на этом проклятом поле, погибало его войско. Которое он создал, обучил и вооружил. По его замыслу создавались отряды, по его планам готовили победоносные сражения против соседей. Он в ответе за все, в том числе и за бесславную гибель.
Скрежет зубов, наверное, был слышен даже на кургане. Граф с такой силой сжимал челюсти, что скулы сводило от боли. Никаких шансов даже не переломить, а просто ответить ударом не было. Войско умирало на месте, как лесная собака хмар с перебитыми лапами и спиной в шаге от охотника. Не царапнуть лапой, не вцепиться клыками.
Думал ли граф о себе? Во всяком случае, о том, простит ли его король, – вряд ли. О короле он вообще не думал. Граф хотел только одного – достать, дотянуться до хордингов и умереть, нанося последний удар. Это будет достойная смерть. Может, не самая умная и правильная, но зато честная. Здесь легло его войско, здесь ляжет и он.
Когда побежали уцелевшие всадники отряда Омулата, Ибриц поднял меч и, не оглядываясь назад, прокричал:
– Я иду на смерть! Отомстить врагу! Кто со мной – скачите следом! Остальным – прощайте! Передайте королю – свою вину я искупил кровью!
Он так и не обернулся, пришпорил коня и повел его прямо на отступающих пехотинцев. Но шелест вынимаемых из ножен мечей, отрывистые команды и стук копыт подсказал, что кто-то скачет за ним. И это примирило его со своей совестью. Хоть кто-то верит ему. Даже сейчас.
Богато одетого всадника заметили даже беглецы. Кто-то узнал графа, кто-то даже сбавил шаг и повернул голову назад, туда, где в грохоте и огне умирали товарищи.
– Все за мэором графом! – проревел за спиной хриплый от натуги голос барона Колобута. – Отомстим за павших! Вперед!
Может, кто-то и последовал призыву, кто-то устыдился бегства и захотел кровью искупить мгновения страха. Но граф так и не стал смотреть по сторонам. Он видел только строй врага. Ровный как по мерке, аккуратный и неподвижный.
Глаза графа застили дым и огонь. Да еще капли дождя, неведомо когда хлынувшего с чистого неба. Или это был не дождь, а слезы, выбитые ветром? Ведь иных причин для слез у дворянина нет. И не будет никогда!
Скакун графа пронес его мимо тел павших, мимо брошенного оружия и доспехов, мимо втоптанных в землю бунчуков и луж крови, мимо туш убитых лошадей. И вынес к месту, где еще недавно стояли передние ряды конницы.
Он уже видел первую шеренгу врага, стоявшую на колене. Теперь граф понимал, почему они стояли на колене. Чтобы мог стрелять и второй ряд. Стрелять из своих проклятых луков.
Обострившимся до предела зрением Ибриц заметил стоявшего чуть в стороне от шеренги воина с поднятой рукой, и прикипел к нему взглядом. Это будет он! Его граф убьет во чтобы то ни стало! Даже если это станет последним, что он сделает в жизни.
Граф крепче сжал меч и пришпорил коня. За спиной тот же Колобут закричал:
– За Догеласте!
Не «за короля». Сейчас о короле не вспоминал никто в маленьком отряде.
Ибриц уже миновал убитых и вышел на открытое место, когда строй хордингов вдруг дернулся и… пошел вперед. Четким размеренным шагом, ступая с одной ноги, держа свое страшное оружие наперевес.
Граф не остановил коня и не отвел взгляда от выбранного врага, хотя тот сместился и теперь шел вместе с первой шеренгой. До него оставалось шагов тридцать.
А потом ровный ряд одновременно дернул руками и…
Эту стрелу граф увидел издалека. Вдруг замедлившееся время позволило ему рассмотреть полет почти с самого начала. Он даже увидел искорку на острие стрелы. А потом искорка подлетела вплотную, ужалила в лицо, и все пропало. Только долетел тонкий свист, стихнувший в неведомой дали…
Хологат отчаянную атаку двух десятков всадников видел, и скакавшего впереди дворянина заметил. Мелькнула мысль взять его живым, наверняка это важный сановник, но отдать приказ генерал так и не успел. Да и не до сановника было.
Армия противника отступала. Точнее, откровенно бежала. На поле лежала почти половина, остальная спешно уносила ноги. Допустить отступления генерал не мог. Он вскинул руку и выкрикнул:
– Полковнику Томактору – вперед! Перехватить отступающих! Разведке – к кургану! Короля брать живым! Корпусу – атака!
Спустя несколько мгновений бунчуки наклонились вперед, и на разные голоса зазвучали сигнальные рожки.
Три пехотных полка разом двинули свои ряды, держа строй и выбрасывая по флангам отдельные десятки, чтобы закрыть промежутки между полками.
А справа, из леса наперерез отступающим выметнулись эскадроны конного полка. С началом боя они успели пройти под прикрытием леса почти половину поля и сейчас наносили удар даже не во фланг, а практически в тыл бегущему войску.
