– Где Салли?
Я сказал ему, что она наверху и, может быть, спустится попозже, и указал на красное кожаное кресло. Когда он сел, Вульф закрыл словарь и обернулся.
– Добрый вечер, – сказал он, – я Ниро Вульф. Вы сказали мисс Блаунт, что у вас мало времени.
Фэрроу кивнул.
– У меня назначено свидание за обедом, – сказал он вдвое громче, чем требовалось, и взглянул на свои часы. – Я должен уйти через полчаса, но этого будет достаточно… Я не мог прийти в шесть, не успевал сделать свою работу. Когда шефа нет, у меня полно дел. Я рад, что Салли позвонила мне. Она сказал, что хочет видеть меня, и я тоже хочу ее видеть. Я знаю ее, а вы, конечно, нет. Она доброе дитя, и я к ней привязан, но, как и у каждого, у нее бывают заскоки. Салли просто не понимает свою мать, мою тетю, и никогда не поймет. Разумеется, это сугубо семейное дело, но она сама в это впуталась, впутала вас, и я буду говорить с вами прямо. Она заставила вас поверить, что между тетей и Дэном Комусом что-то есть. Это выдумки. Каждый, кто знает мою тетю Анну… вы видели ее когда-нибудь?
– Нет, – Вульф смотрел на него без всякого интереса.
– Если бы она захотела, она могла бы сделать что угодно не только с Комусом, но с любым мужчиной. Я ее племянник, поэтому можете считать, что я пристрастен, спросите кого угодно. Однако подозревать такое нелепо, потому что она любит только одного человека – своего мужа. Салли это знает, хоть ей это и не нравится. Вы знаете, как бывает с дочерьми, не правда ли?
– Нет.
– Бывает по-всякому: либо мать ревнует к дочери, либо дочь к матери. Это легко определить. Дайте мне побыть десять минут с любыми матерью и дочерью, и я скажу вам, как обстоит дело, а моей тетей Анной и Салли я провел годы. Подозрения Салли, что Комус погубит дядю Мэта, потому что потом сможет завоевать ее мать – это совершенная чепуха. Может, она думает, что ее мать знает об этом или подозревает, но притворяется, что не знает. Так?
– Нет.
– Спорю, что так. Дочь, ревнующая к матери, может подозревать что угодно. Значит, чтобы защитить своего отца, она приходит и нанимает вас – и что из этого? Факт, что ее отец устроил этот сеанс, принес Джерину шоколад, потом унес чашку и кофейник и опорожнил их. Вы можете быть великим детективом, но не можете изменить факты.
Вульф фыркнул.
– Значит вы думаете, что мистер Блаунт виновен?
– Разумеется, нет. Я его племянник. Я только говорю, что нельзя не считаться с очевидными фактами.
– Я могу попытаться истолковать их. Вы играете в шахматы, мистер Фэрроу?
– Ну, играю. Я знаю два или три первых хода, все дебюты от итальянской партии до защиты Каро-Канн, но быстро теряюсь. Дядя заставлял меня заниматься этим, считая, что это развивает мозги. Я не так уж уверен в этом. Вспомните Бобби Фишера, чемпиона мира. Разве он развил свои мозги? Если я достаточно умен, чтобы отвечать за торговлю в громадной корпорации, а именно это я делаю уже две недели, я не думаю, что игра в шахматы мне сколько-нибудь поможет. Мне не нравится сидеть и думать полчаса, а потом двигать вперед пешку.
– Я так понимаю, что вы не играли в тот вечер против мистера Джерина?
– Нет, нет. Он сделал бы мне мат в десять ходов. Я был одним из «посредников». Я находился в библиотеке с Джерином, передавая ход с десятого стола, когда дядя Мэт вошел с шоколадом для него.
– На подносе были кофейник, чашка с блюдцем и салфетка?
– Да.
– Ваш дядя задержался, или сразу вернулся в другую комнату к своему столу?
– Он не задерживался, поставил поднос на стол и ушел. Я уже несколько раз говорил об этом полиции.
– Тогда я буду вам очень обязан, если вы поможете мне понять кое-что. Маловероятно, что мистер Блаунт положил мышьяк в шоколад еще в кухне, где рядом были официант и повар. Он мог сделать это на лестнице, что весьма затруднительно, поскольку она крутая и узкая. Он не мог сделать это войдя в библиотеку, потому что вы были там и могли видеть его, а потом он оставался за своим столом, пока не сообщили, что Джерин плохо себя чувствует. Значит он мог положить мышьяк только на лестнице, а у каждого из «посредников» такая возможность появлялась каждый раз, когда они входили в библиотеку, чтобы сообщить о ходе. Верно?
– Нет, если я вас правильно понял. Вы хотите сказать, что один из «посредников» мог положить мышьяк в шоколад?
– Хочу.
– Когда Джерин сидел там? Прямо у него под носом?
– Он мог закрыть глаза, чтобы сосредоточиться. Я часто так делаю. Или он мог расхаживать по комнате и повернуться спиной.
– Мог бы, но этого не было. Я входил туда около тридцати раз, чтобы передать ход, а он сидел на одном месте и глаза его были открыты. Вы всяком случае вы, конечно, знаете, кто были другие «посредники»?
– Мистер Йеркс, мистер Комус, мистер Хаусман.
– Тогда что за ерундой вы занимаетесь? Кто-то из них отравил шоколад?
– Я анализирую ситуацию. У них была такая возможность. Вы считаете немыслимым, что это сделал кто-нибудь из них?
– Конечно, считаю!
– Действительно. – Вульф почесал подбородок. – Остаются только официант мистер Нэш и повар мистер Лаги. Кто из них, по-вашему, больше подходит?
– Никто, – Фэрроу хлопнул рукой по колену. – Вы понимаете, что я уже давал показания об этом и в полиции, и у районного прокурора. Если есть какая-нибудь причина, по которой Нэш или Тони могли сделать это, то я о ней не знаю, а полиция докопалась бы до этого.
– Значит вы их исключаете?
– Если полицейские исключают, то тем более и я.
– Значит, вы зашли в тупик, мистер Фэрроу. Вы исключили всех. Никто не клал мышьяк в шоколад. Можете ли вы объяснить, как он попал к мистеру Джерину?
– Я не знаю. Это не мое дело, это дело полиции.
Он выпрямил ноги и посмотрел на часы.
– Ну, ладно, и пришел сюда кое-что сказать вам и сказал это. Прежде чем уйти, я хочу увидеть свою кузину. Где она?
Вульф посмотрел на меня, как на эксперта по женщинам. Мне казалось, что в качестве эксперта тут требовался специалист гораздо более высокого класса, но мне нужно было что-нибудь, что дало бы хоть каплю надежды, поэтому я сказал, что спрошу у нее, встал и направился к лестнице. Поднявшись на два пролета, я обнаружил, что стучать не нужно: она была там, на площадке. Не доходя трех ступенек до нее, я спросил:
– Слышно было?
– Я не старалась слушать, – сказала она. – Я хотела спуститься, но мистер Вульф сказал мне, что не нужно. Конечно, его голос был слышен. Что он говорил?
– Он психолог. Он говорит, что у вас бывают заскоки. Что часто происходит одно из двух: либо мать ревнует к дочери, либо дочь к матери, а дочь, ревнующая к матери, может вообразить что угодно. Он хочет повидать вас перед уходом, может быть, для того, чтобы исправить пару заскоков, и если вы хотите…
