С моей помощью им это удалось, и я занёс в блокнот результаты их дискуссии. На это ушло время, но они были закадычными друзьями, и спора не возникло. Единственное, что омрачило их отбытие, произошло, когда Оуэн не упустил возможности подколоть меня насчёт того, что на лице Вулфа не было видно ни пластыря, ни пореза. По крайней мере не касаться этой темы у него могло бы хватить приличия.
— Я ничего не говорил о его лице, — холодно сказал я ему. — Я сказал, что он порезался во время бритья. Он брил ноги. Я так понял, что вы собираетесь фотографировать его в шотландской юбке.
Оуэн от злости начисто лишился дара речи. Полное отсутствие чувства юмора.
Когда остальные удалились, Билл Медоуз был удостоен чести сесть в кресло из красной кожи. На маленький столик у подлокотника я поставил вновь наполненный стакан, а Фриц принёс поднос с тремя сандвичами, сделанными из хлеба его собственного приготовления. Один с нарезанной крольчатиной, второй с солониной и третий с деревенской ветчиной.
Я устроился за отдельным столом с блокнотом, точно такой же тарелкой сандвичей, как и у Билла, кувшином молока и стаканом. У Вулфа было только пиво. Он никогда не ест ничего между ужином и завтраком. Это давало ему повод утверждать, что он не потолстел за пять лет, что, впрочем, не соответствовало действительности.
Одно удовольствие наблюдать, как Вулф разбирает по винтикам какого-нибудь мужчину, впрочем, и женщину тоже. С другой стороны, это может заставить вас заскрежетать зубами. Если вы точно знаете, что ему нужно, а он беззвучно крадётся к жертве, чтобы не спугнуть её, следить за ним — искреннее удовольствие. Но если ему ничего конкретно не нужно и он занимается непонятными вещами, копается в одной яме, затем переходит к другой, потом возвращается к первой и, по вашему мнению, оказывается в тупике, время идёт и сандвичи и молоко давно кончились, то рано или поздно наступает момент, когда вы уже не заботитесь о том, чтобы, зевая, прикрывать рот рукой, уж не говоря о том, чтобы подавлять зевоту.
Если бы в четыре часа утра в среду Вулф ещё раз начал расспрашивать Билла Медоуза о его связях с людьми, играющими на скачках, или о любимых темах определённых лиц, когда они говорят не о работе, или о том, как попали на радио и насколько им это нравится, я или кинул бы в Вулфа блокнот, или пошёл на кухню налить себе ещё молока. Но он не стал этого делать. Он отодвинул кресло и привёл себя в вертикальное положение. Если кто-нибудь хочет знать, что записано в моём блокноте, то может прийти в мой кабинет в любое время, когда я не занят, и почитать его — доллар за страницу. Но должен предупредить, что он выбросит деньги на ветер.
Я проводил Медоуза к выходу. Когда я вернулся в кабинет, там убирался Фриц. Он всегда ложится спать после Вулфа.
Фриц спросил меня:
— Солонина была сочной, Арчи?
— Господи! — воскликнул я. — Ты что, думаешь, я помню о событиях такой давности! Сколько дней назад это было! — Я повернул рукоятку сейфа и обратился к Вулфу: — Сдаётся мне, мы ещё даже не вышли на старт. Что вы собираетесь делать утром? Позвать Сола, Орри, Фреда и Джимми? Для чего? Почему бы не послать их следить за Андерсоном?
— Я не собираюсь тратить деньги, пока не пойму, что хочу купить, — мрачно сказал Вулф. — Даже если это деньги клиентов. Если бы отравителя можно было найти путём установления мест, где продаётся цианистый калий, или иных источников, где его могут достать эти люди, то этим должен заниматься мистер Кремер и двадцать тысяч его молодцов. Без сомнения, в этом направлении они сделали всё, что могли. Так же, как и во многих других. Иначе он не звонил бы мне, взывая о помощи. Единственный человек, которого я хочу увидеть сегодня утром, — это… Кто, кстати, придёт в одиннадцать часов?
— Деби. Мисс Коппел.
— Ты мог бы сделать так, чтобы сначала шли мужчины, на случай если бы удалось разобраться до того, как мы перейдём к женщинам.
Он подошёл к двери в прихожую.
— Спокойной ночи.
Глава 7
Если тридцать три часа спустя, в четверг, кто-нибудь захотел узнать, как продвигаются дела, он смог бы удовлетворить своё любопытство, заглянув в столовую и понаблюдав за поведением Вулфа за обедом. Последний состоял из кукурузных оладий с осенним мёдом, сосисок и салата. Обычно во время еды Вулф общителен, разговорчив, любит пошутить. На сей раз он был замкнут, раздражителен и мрачен. Фриц до смерти разволновался.
В среду мы с одиннадцати до часу разговаривали с мисс Коппел, с двух до четырёх — с мисс Фрейзер, с мисс Венс — с половины девятого вечера до одиннадцати и с Натаном Траубом — начиная с полуночи. В четверг с одиннадцати до обеда у нас был Талли Стронг.
В результате у нас появились сотни исписанных страниц, но в них не было ничего существенного.
Конечно, были заполнены некоторые пробелы, но чем? Нам удалось добиться ряда признаний, но в чём! Билл Медоуз и Нэт Трауб признали, что часто играют на скачках. Элинор Венс признала, что её брат занимался гальванопластикой и она знала, что он постоянно пользуется материалами, содержащими цианиды. Мадлен Фрейзер признала: трудно поверить, что кто-то подсыпал яд в одну из бутылок, не заботясь, кому она достанется. Талли Стронг признался, что полиция обнаружила отпечатки его пальцев на всех четырёх бутылках. Он объяснил это тем, что, пока врач возился возле тела Сирила Орчарда, он, Стронг, испугался, что не всё в порядке с «Хай спотом», продукцией одного из ведущих спонсоров. В панике он схватил четыре бутылки с идиотской идеей спрятать их куда-нибудь подальше. Мисс Фрейзер и Трауб отобрали их у него и снова поставили на стол. Признание было сделано ловко и объясняло, почему полицейские не смогли выжать ничего из отпечатков пальцев.
Дебора Коппел призналась, что прекрасно разбирается в цианидах, их применении, воздействии, симптомах, дозах и в том, где их можно достать, поскольку читала о них после того, как шесть лет назад умер её брат. За всё это время Вулф лишь дважды выказывал признаки явного неудовольствия — оба раза, когда речь заходила о гибели Лоуренса Коппела. В первый раз он спрашивал о нём у его сестры, Деборы, затем у Мадлен Фрейзер, его вдовы. Подробности этого дела, естественно, стаи лакомым куском для газет на прошлой неделе, поскольку одна деталь — цианид — совпадала в обоих случаях. Одна из газет дошла до того, что опубликовала статью какого-то знатока, усомнившегося, действительно ли тогда произошло самоубийство, хотя до этого подобный вопрос не возникал.
Однако Вулф волновался не по этой причине. Смерть Лоуренса Коппела произошла в его доме в городишке под названием Флитвилл в штате Мичиган. Вулф хотел знать, не жил ли неподалёку от Флитвилла человек по фамилии Орчард, или имевший родственников с такой фамилией, или сменивший впоследствии фамилию на Орчард. Не знаю, почему ему пришло в голову, что это очень важно, но он явно выжимал эту идейку досуха, а затем снова начинал выкручивать до скрипу. Он провёл так много времени, выясняя этот вопрос с Мадлен Фрейзер, что к четырём часам, времени своей послеобеденной встречи с орхидеями, расспросил её лишь о бегах.
