Проводник пошел рядом с лошадьми и, не оборачиваясь, крикнул в общем канале:
– Пошли! Вперед потихоньку!..
Гуревич остался впереди, а я опять пошел к своему законному месту. Идти стало значительно легче. «Ночник» отлично усилил те крохи лунного света, которые нам перепадали, и видимость увеличилась метров до ста. Дождь утих, ветер сменил направление и сейчас дул нам в спину. Обоз еще немного проехал по проторенной им же колее, а потом проводник повел нас извилистым зигзагом, прямо по нехоженой степи. Отдавая ему должное, следует отметить, что трава на пути попадалась тонкая, а значит, более податливая. Так мы шли часов шесть, иногда меняясь с Анджеем, запрыгивая на козлы к Петре, который только бубнил что-то в маску и на окружающее его уныние не обращал ни малейшего внимания.
Степной океан кончился так же неожиданно, как и возник двое суток тому назад. Теперь мы снова шли меж вздыбившихся холмов с поросшими чахлым леском плоскими вершинами. Вскоре я стал замечать, что чего-то в общей обстановке сильно не хватает, и когда стало понятно, чего именно, то хорошее настроение сдуло как ветром. Замолк счетчик радиации, его треск перешел сначала в мерное пощелкивание, а затем стихло и оно. Я обернулся к напарнику, жестом указал на коробочку прибора и провел ребром ладони себе по горлу. Затем, спохватившись, что связь вроде бы наладилась, попробовал вызвать его на общей волне, но чуть не оглох от ворвавшегося в уши визга помех. Однако Джей сам подошел ко мне и взмахами рук показал, что нужно снова сойтись лбами.
– Не снимай маску! Тут всегда так… Но это хорошо, скоро будет спуск под гору, а там уже будет виден виадук и все наладится! Мы почти пришли!
И я было поверил, вопреки неприятному шевелению где-то в районе желудка. Некое предчувствие нового подвоха настолько сильно захватило, что, кроме ощущения близкой западни, ничего не приходило на ум. Но вокруг все так же мерно плыли холмы, даже луна скрылась за тучами, и ветер с новой силой стал пригибать тонкие деревца на сопках почти к самой земле. Так, в напряжении и полной тишине, прошло еще около часа. Холмы плавно закончились, уступив место ровному отрезку обычной шоссейной дороги с совершенно прозаическим, потрескавшимся от времени и непогоды асфальтом. Темнота постепенно уступала место предрассветным сумеркам, хотя нельзя наверняка сказать, сколько времени действительно прошло. Вскоре рассвело, «ночник» можно было выключить. Хотя видимость по-прежнему была так себе: откуда-то с равнины стал выползать белесый, плотный туман. Вскоре все заволокло настолько, что дорога просматривалась в обе стороны едва-едва на полсотни метров. Туман двигался неспешно, но невероятно прихотливо, словно огромное живое существо. Ничего хорошего такое поведение не сулило, я внутренне напрягся, приготовившись к самому худшему. По тому, как резко остановилась первая повозка, а следом за ней и наша, стало понятно, что все же предчувствие и на сей раз меня не подвело, впереди ждет новый сюрприз.
Джей подошел ко мне и, выразительно кивнув в сторону головного фургона, попросил сходить и узнать, в чем причина остановки. Окинув обе стороны дороги и не заметив там ничего особо примечательного, я пошел вперед и вскоре увидел то, что послужило причиной внеплановой остановки. Гуревич, Стах и Семен стояли в двух шагах перед фургоном и молча смотрели на открывающуюся картину. Дорога, шедшая снова под уклон, заканчивалась примерно через пятьдесят метров впереди. В оптику я увидел нечто странное, но не необычное для здешних мест. За туманом угадывались очертания искусственных построек, а за участком, где обрывался асфальт, просматривался край железнодорожного полотна.
Увидев меня, Гуревич указал на открывшийся пейзаж и спросил:
– Не хило, да? Что теперь скажете, Антон Константиныч?
Что можно сказать, если и сам видишь подобное впервые? Однако следует говорить спокойно, ведь если и есть дорога на Кордон, то она, без сомнений, где-то впереди.
– Это «белый шум», тут даже сомневаться не приходится. Я ходил через такой, могу первым пойти. Думаю так, что надо спешить, покуда светло.
– Да уж придется! Так и так в обратку уже не повернуть.
Если бы не маска, то, скорее всего, на лице альфовца проступила бы саркастическая улыбка. Да и вся его поза говорила о том, мол, он-то предупреждал, а теперь сами виноваты. Но вдруг помощь пришла с неожиданной стороны.
Стоявший до этого момента без движения Семен вдруг обернулся к нам и без всякой интонации сказал:
– Дорога там есть, вижу, что можно пройти. Только надо быстро, там что-то такое… Пошли, я проведу вас.
Гуревич снял с плеча пулемет и, демонстративно громко клацнув рычагом затвора, занял свое обычное место впереди. Но Семен сделал то, чего никто не ожидал. Проводник замахал на сержанта руками, вынудив его и Стаха отойти на несколько шагов назад:
– Там идите, я один поведу, вы только мешать будете. – Затем, сняв с плеча карабин, он мерным неторопливым шагом пошел вперед, попутно бросив в рацию на общей волне: – Пошли. Только за мной, след в след. Как остановлюсь, вы тоже не зевайте.
Обоз, замерший было перед самым обрывом обычной твердой земли, медленно пошел вперед, втягиваясь в полосу белесой пелены, покрывавшей все вокруг плотной и почти непроницаемой завесой. Я передвинул флажок предохранителя в положение автоматической стрельбы и ободряюще махнул стволом топтавшемуся в нерешительности Анджею. Что бы там ни было впереди, пусть оно случится поскорее, так даже лучше.
Когда опасность становится частью повседневной жизни, она перестает будоражить нервы, как раньше. И какой бы вид она ни принимала, того волнения и прилива адреналина вызвать уже не в состоянии. Поэтому сейчас каждый шаг по внезапно возникшему у нас на пути куску земли вызывал лишь обычную настороженность. Как и всегда, удивительное не выглядело особо примечательным: вынырнувшая из ниоткуда территория, судя по характеру построек, была частью какого-то заводского комплекса. Туман не давал разглядеть все в подробностях, пока мы шли вдоль перрона по узкоколейным железнодорожным путям. Немного все увиденное напоминало исчезнувший полгода назад цементный завод на Промзоне. Там тоже была своя железнодорожная развязка и куча складов. Но в том-то и дело, что сходство было чисто внешним, так делает хамелеон или другой хищник, который не хочет гоняться за жертвой. С «белым шумом» всегда одна и та же история – вещи тут не то, чем кажутся на первый взгляд.
Примерно час с небольшим ничего не происходило. Фургоны шли ходко, насыпь практически не была захламлена обломками и мусором. Только однажды нам пришлось объехать поваленную опору электропередач, которая перегородила основной путь. Датчики аномалий сдохли, как и остальная аппаратура. Радиосвязь вытворяла такие странные фокусы, что пришлось ее отключить. В эфире постоянно слышались оживленные переговоры на непонятном языке. Радиочастоты были буквально забиты непонятным разноголосым бормотанием. Часто слышалась незнакомая странная музыка, отдаленно напоминавшая симфоническую. При этом мы не могли расслышать друг друга даже на запасных частотах. Поэтому Гуревич распорядился рации выключить и общаться только жестами. Люди нервничали, Стах пару раз стрелял по сторонам, объясняя, что видел, как среди длинных пакгаузов перемещаются низкорослые серые фигуры. Первый раз его просто отматерил альфовец, но когда заливистая очередь из стаховского «чебурашки» сыпанула вдоль левой стороны дороги, Гуревич приказал остановиться. Подозвав меня, сержант молча указал в ту сторону, куда стрелял охранник. Ничего особенного я там не видел: «ветка» колеи там делала поворот и скрывалась среди стоящих на путях вагонов.
