– Солдат, а ты раньше эту контору нигде не видел?
Вопрос не праздный, я давно уже понял, что все это напоминает исчезнувший комплекс «Агропром», только тот был полуразрушен, а тут все даже издали выглядело новым, даже стекла в окнах двух верхних этажей были не выбиты и иногда давали слабый отблеск.
– На «Агропром» похоже. Но не он, конфигурация построек другая. Хотя напоминает очень сильно.
– Ты был там… ну, когда еще он не изменился?
– Был, отчего же не быть? Руины как руины, ничего особенного.
– А я слышал, там домовые жили и эти, как их… серые, кровь пьют. А, вспомнил! Вампиры, да?
В другое время я бы охотно поболтал с парнем и даже немного расширил его историческую базу в мифологии Зоны «до Исхода». Но сейчас я был занят тем, что старался вычислить новые угрозы, которые, несомненно, таил этот излучающий спокойствие и благополучие кусок земли. Поэтому ответил формально, хоть и не соврал, как это принято у определенной категории местных старожилов. Черт, по ходу я тоже стал коренным, поскольку остаюсь в живых по местным меркам почти сотню тысяч лет.
– Домовые – да, жили в канализации. Кровохлебов не было, только про мозгоедов слышал. Но сам не встречал ни тех ни других.
– Почему?
– Жить хотелось…
Исход покорежил старую географию Зоны, и район вокруг института «Агропромстрой» исключением не стал. Часть территорий просто исчезла, а на их месте появились обычные теперь в наших краях степные пустоши. Зато теперь это было одно из самых безопасных мест особого района. Аномальные поля встречались, но реже, чем, скажем, у нас, в расположении «Альфы». Дороги, как уже было сказано раньше, тоже были безопасны, и путешествие с базы «Державы» на тот же Кордон занимало не более двенадцати часов. Нет, бывало всякое, но риск не сравним с тем, что терпит каждый обоз альфовцев. Я уже совсем было собирался рассказать о своих наблюдениях Гуревичу, как вдруг обоз снова остановился, хотя видимых причин я не заметил: дорога пуста, вокруг ни души.
Из первого вагончика вышла фельдшерица Галя и прямо так, в заляпанном кровью и какими-то цветными лекарственными пятнами белом халате, присела на ступеньки и тихо заплакала, уткнув голову в колени. Плечи девушки вздрагивали в такт рыданиям, к ней тут же подбежал Никола, а следом и Гуревич со Стахом. Джей тоже было дернулся, но сначала все же оглянулся в мою сторону, как бы спрашивая разрешения. Я поощряющее кивнул, иди, мол, а сам остался на месте. Что бы там ни случилось, а помощников и так явный переизбыток. Примерно я уже догадывался, что могло так расстроить нашу докторшу до такой степени, чтобы она выскочила на открытый воздух без защиты. Очевидно, кто-то из раненых не пережил путешествия, что в сложившихся обстоятельствах было только лишь делом времени. Даже здоровые лоси вроде Семена спрыгивают с катушек от местных красот, чего уж говорить про беспомощных и больных! Говорят, что каждый раз, видя чужую смерть, мы смотрим в глаза собственной. Примеряем на себя, как оно будет выглядеть со стороны, когда все долги и волнения останутся позади. И ничего, кроме покоя, уже не будет… совсем ничего.
Анджей вернулся и, подойдя ко мне вплотную, по выработанной уже привычке прислонился лбом и сообщил:
– Витек-моторист из второго взвода помер. Раны открылись. Галя говорит, что внутреннее кровотечение.
Что может сделать девочка в трясущемся полутемном вагоне посреди хаотичного «ничто», когда бессильны бывают даже доктора с именем и в самой супернавороченной операционной? Она пыталась, я вижу, как Галя смотрит на этих беспомощных парней, бывших еще совсем недавно такими сильными и полными жизни. Но человек может не все, хотя часто гораздо больше, чем от него ожидают многие.
Я кивнул напарнику на место у повозки и уже по рации спросил:
– Хоронить тут будем?
Парень снова было метнулся ко мне, но, сообразив, что это уже лишнее, ответил на выделенной частоте, чтобы слышали только мы одни:
– Там в фургонах жара, кондиционер слабо работает, аккумуляторы почти сдохли. Как думаешь, Солдат, тут можно его похоронить, не оживет?
Вот я и опять получил прозвище. Теперь и эти люди будут звать меня так, как я себя давно ощущаю. Почему Солдат? Может быть, есть какая-то очевидная всем черта характера, которая стала частью меня настолько, что я уже ее не замечаю, приняв как должное? Скорее всего так. Интересно, Даша тоже видела меня так? Все было слишком быстро, многое так и осталось недосказанным. Смерть быстро нашла ее, а могила затерялась в таком же хаосе, на краю которого я теперь нахожусь. И опять еще одна смерть, еще одни похороны.
– Тело нужно сжечь. А покойники не оживают, это сказки.
– А зомби как же?
– Ты когда-нибудь убивал человека, Джей?
– Ну… было раз несколько, а что?
– Они ожили?
Анджей всерьез задумался над этим парадоксом жизни и спустя несколько секунд все же отрицательно покачал головой. Но тут же снова вступил с вопросом:
– А что же эти ходуны? Я видел: ходят и воют.
– Что бы это ни было, это не те, кого мы убиваем, и подавно не те, кого мы хороним. Люди умирают, и умирают навсегда, парень. Покойники не ходят и не разговаривают, а просто лежат и гниют. Этого даже Зона не в силах изменить…
Тело покойного альфовца завернули в простыню и перенесли на небольшой холм слева от дороги. Семен добросовестно пытался насобирать валежника или срубить пару-тройку чахлых местных деревьев, но огня они не давали, только чадили едким белесым дымом при попытке их поджечь. Сухое топливо нужно было живым, на покойника тратить его никому не хотелось. Поэтому пришлось поступить так, как предложил Никола, имевший некоторый опыт в захоронении тел погибших в подобных условиях. Мы с Анджеем, попеременно сменяя друг друга, вырыли глубокую могилу. Яма получилась действительно солидной, метра четыре в глубину. Никола тем временем достал топор и, отделив конечности и голову от тела, аккуратно разложил части тела по отдельным сверткам. Все это мы бережно сложили в яму и закопали, насыпав сверху не слишком высокий курган. Семен соорудил из срубленных веток прочный большой крест, который мы и вбили довольно глубоко, чтобы его не сразу повалило непогодой. Последнее слово говорил Джей, как оказалось неплохо знавший покойного. Я просто стоял в стороне, руки приятно ныли от физической работы. В прощании я не участвовал, ибо не люблю подобных церемоний по вполне очевидным причинам. Стоя чуть поодаль, я просто смотрел, как Галя, так и не надевшая больше маску, стоя на коленях возле могилы, цеплялась руками за едва утрамбованную землю. Может быть, это было нечто личное, а может, она, просто еще не успев зачерстветь душой, слишком близко приняла к сердцу смерть пациента, которого не смогла спасти, этого я не знаю.
Ко мне подошел Гуревич и, все еще глядя на могилу, произнес:
– Никак не могу к этому привыкнуть. Вроде и не первый раз, а привыкнуть не могу.
– Там, в мире, где-то поучаствовать удалось?
