— Говори, — француз смотрел то на картину, стоящую у дивана, то на телеоператора.
— Галерейщик купить хочет, предлагает неплохие деньги.
Фурье подобный ответ удивил:
— Купить хочет? Зачем она ему?
— Не знаю, — передернул плечами Серж, раскуривая сигарету и выпуская дым в отверстие банки с пивом. — Не знаю, ничего не знаю. Вел он себя довольно странно.
— Что значит — довольно странно? — попытался уточнить француз.
— Схватил ее, аж затрясся весь и бросился куда-то в рабочее помещение, с кем-то советоваться убежал. И не было его довольно долго, где-то около получаса. Мне уже журналы листать осточертело. Затем вернулся, но без картины.
— Ты ее привез назад?
— Привез, вот она, в коробке. Вернулся галерейщик и начал со мной разговаривать. Говорит, если я тебя, Макс, уболтаю продать картину за две тысячи, то тоже смогу на этом штуку заработать.
Макс Фурье напрягся, его тонкие пальцы сжались в кулаки:
— Нет, я ее не буду продавать ни за две, ни за три тысячи. Что такое две тысячи? Деньги заработать я смогу и так, не продавая картину. Что-то здесь не так, Серж.
— Я тоже подумал, не все просто с этим Олегом Петровичем. Темнит он, может, картина ценная?
— Вполне может быть, — вспоминая клошара, задумчиво сказал Макс Фурье. — Человек, который продал ее, не похож на того, кто мог нарисовать подделку. Эта картина подлинная, так что скажи своему коллекционеру, продавать ее я не стану.
— Хозяин — барин, — русской пословицей ответил Серж и, допивая остаток пива, смял жестяную банку.
— Ты еще у кого-нибудь смог бы уточнить? Показать специалисту?
— Что ты имеешь в виду?
— Надеюсь, у тебя есть и другие хорошие знакомые, кому ее показать можно?
— Надо подумать, — и Серж Максимов повернул бейсболку козырьком вперед, потер виски и нервно раздавил окурок в пепельнице, а затем сунул его в пустую пивную банку, измятую и никчемную. Окурок зашипел. — У моей знакомой приятель художник, мы с ним по очереди ее имеем. Можно ему показать.
— Да, покажи, пожалуйста, я буду тебе обязан.
— Макс, перестань!
Поездка к художнику, которого Серж знал лишь мельком, расставила все на свои места. Когда Серж приехал в мастерскую, художник, бородатый, нечесаный, в черной робе, перепачканной масляной засохшей краской, был немного навеселе. Знакомая Сержа тоже сидела в мастерской.
Художник грязной рукой пожал ладонь оператора и пригласил его выпить полстакана водки. Серж от водки отказался, сославшись на коронную причину:
— Я за рулем.
— Так она поведет, — бросил художник взгляд на их общую подругу.
— Я уже выпила, тоже не поведу, — заупрямилась девушка.
— Тогда как знаешь, мое дело — предложить, — художник хлопнул полстакана водки, заел медом, картинно закурил трубку, распространяя удушливо сладкий запах чересчур уж ароматного табака.
Серж вытащил из коробки картину. Художник указал на свободный мольберт.
— Поставь ее туда.
Художник уселся в кресло напротив мольберта, его подруга помогла Сержу пристроить полотно. Лицо художника исказила гримаса, его желтые прокуренные зубы стали видны до десен, словно кто-то невидимый сунул ему в рот пальцы и растянул бородатые щеки. На глазах художника, как показалось Сержу, даже сверкнули слезы. Он принялся их тереть кулаками, затем подбежал к полотну и стал его буквально обнюхивать, поглаживая пальцами поверхность.
— Твою мать! — глядя на Сержа, буркнул он. — Да это же Шагал! Гадом буду — Шагал, самый что ни на есть настоящий! Ранний Шагал, витебский период. Сейчас посмотрим… — он бросился к стеллажу, который был спрятан за полотняной, перепачканной масляной краской шторой, откинул полотно, забросив его на мольберт, и принялся на пыльной полке искать нужную книгу.
Наконец подбежал к столу, держа в огромных лапах священный фолиант в белом супере, с автопортретом Марка Шагала на обложке и датами жизни.
— Вот это самое полное собрание его картин, скульптур, рисунков, гравюр, — он принялся листать. — Вот смотри, — он ткнул пальцем в две картины на разных страницах. — Видишь, это портрет Беллы, его жены. Тот же голубой фон, то же белое платье, только цветы в руках другие. Но это она — Белла, гадом буду, она! Не могу я перепутать! Слушай, парень, ты где картину украл? Признайся сразу.
— Нигде я ее не крал, это картина моего приятеля, француза. Купил он ее недавно.
— Француза, говоришь? Он что, у тебя миллионер, чтобы такие картины покупать?
— Не миллионер, но мужик не бедный. Ты хоть знаешь примерно, сколько этот холст стоить может?
— Нет, не знаю. А вот смотри, что сейчас произойдет, — художник бросился к другому стеллажу и вытащил оттуда старинную раму, широкий резной багет, потемневший от времени. Рама была точь-в-точь как на этот холст Шагала. Он быстро и умело вынул картину из родной рамы, приладил подрамник в свою раму, повернул картину к свету. — Ну, смотрите, — художник протрезвел буквально на глазах.
Серж в живописи не очень разбирался, и к тому же современное искусство его не сильно занимало. Вот старые мастера — там все понятно, а с искусством начала двадцатого века у Сержа были непонятки: то ли он не догонял в связи с нехваткой вкуса, образования, то ли это искусство было абсолютно не его, но картина в раме поразила и Сержа. Он понял, что перед ним подлинник, самый что ни на есть настоящий.
— Дай-ка я вот что сделаю, — художник намочил бинт нашатырем и очень аккуратно, бережно, как будто мать протирает лицо младенца, прошелся по поверхности холста, снимая старую грязь, снимая остатки вторичной записи. — Здесь что-то было нарисовано, — глядя на бинт, бурчал художник, какой-то придурок записал Шагала темперой. — Я бы ему руки повыдергивал и спички вставил, варвар этакий!
— Слушай, Павел, — обратился Серж к художнику, — а сколько, по-твоему, холст стоить может?
Художник злобно хлопнул в ладоши и, вызверясь, взглянул на Сержа:
— Да это шедевр, мать твою, он цены не имеет! Он может стоить и миллион, и пять миллионов! А любитель и двадцать не пожалеет.
— Миллионов чего? — произнес телеоператор.
— Как это чего — не деревянных рублей, а полнокровных, зеленых, американских, — тех, что с президентами.
— Повтори, пожалуйста.
— Повторяю для невежд. Иди смотри, — художник подозвал свою подругу, похлопав ее, как лошадь, по спине.
— Какая красота! — произнесла женщина.
— И я говорю, красота самая настоящая!
— Ладно, доставай ее из своей рамы, — попросил художника Серж.
