— Уж постарайся. Всем, чем нужно, поможем. Если будут проблемы, обращайся в любое время. Но ты, я знаю, по пустякам беспокоить не станешь, потому что ты, как и я, старая гвардия, не то что нынешнее племя.
— Да уж, — произнес в сердцах генерал Потапчук, покидая кабинет генерал-лейтенанта Огурцова.
Он пока еще имел зазор времени, в ФСБ один только Потапчук знал о том, что Фурье ездил в Витебск вместе с Омаром.
«Но что это может дать? Глеб постоянно вертелся рядом с афганцем и французом… Смог услышать что-то, чему не придал тогда значения…»
Федор Филиппович пришел к себе и тотчас собрал совещание, отдал нужные распоряжения, подписал приказы. Созвонился с руководителем МУРа, прокуратурой, поставил в известность всех, кого надо, о том, что это дело будет расследоваться, параллельно с МУРом и прокуратурой, Федеральной службой безопасности. Эта новость неприятно поразила как МУРовцев, так и прокуратуру. Как правило, у семи нянек дитя без глаза, а если подключается ФСБ, то дело принимает серьезные обороты: придется рыть землю по-настоящему, на самотек работу не пустишь, придется каждый день отчитываться, как можно скорее класть на стол результаты.
После совещания Потапчук попросил своего помощника принести ему прессу, всю, которая вышла утром, и найти материалы, в которых журналисты высказывались по делу Макса Фурье.
Зуб продолжал болеть. Ни таблетки, ни сигареты на него не оказывали ровным счетом никакого влияния. Генералу даже показалось, что за работой он привык к боли и может с ней смириться.
Но, когда кабинет опустел, когда последние приказы и распоряжения были прочитаны и подписаны, генерал понял: это была лишь иллюзия, короткая передышка. Зуб разболелся с новой силой, то ли потому, что на него попал чай, холодный воздух, то ли он уже болит от приоткрытого рта. Генерал Потапчук плотно сжал губы.
В половине второго, страдая и мучаясь, он вызвал машину, спустился к служебному входу. Осторожно забрался, чтобы не потревожить зуб, на заднее сиденье и назвал водителю адрес.
— Что, Федор Филиппович, продолжает болеть? А вы не пробовали кусочек сала приложить?
— Чего? — хмыкнул Потапчук.
— Старого сала, товарищ генерал. Говорят, очень действенный способ. Я вам еще утром хотел сказать. Моя бабка, когда у нее болели зубы, привязывала к запястью разрезанный надвое зуб чеснока. Но привязывать надо, Федор Филиппович, не с той стороны, где зуб болит, а с противоположной.
— Что ты там рассказываешь про чеснок и про сало?
— Это старинные способы.
— Ты знаешь самый лучший старинный способ избавиться от головной боли?
— Выпить сто граммов.
— Нет, — сказал Потапчук и поморщился, — самый лучший способ — это отрубить голову, тогда она перестает болеть. Думаю, что и с зубом надо поступить так же.
— В смысле, дернуть? — лавируя в потоке машин, переспросил водитель.
— Думаю, да. И мне это сейчас предстоит.
— Я вам сочувствую. Когда мне вырывают зуб, то я старею сразу лет на десять, — водитель произнес эту фразу и осекся. Генерал Потапчук ему казался древним стариком, таким же древним, как «Царь-колокол» и «Царь-пушка». Генерал Потапчук и был одним из самых старых сотрудников аппарата ФСБ, человеком, о котором ходили легенды.
Молодым показывали генерала Потапчука и говорили:
— Вот, смотрите, генерал Потапчук идет.
Выпускники академии с восхищением смотрели на подтянутого и все еще моложавого генерала, который быстро шел по коридору, как правило опустив вниз голову.
«Что, это тот самый?»
«Да, тот самый Потапчук.»
Самому же Федору Филипповичу иногда казалось, что он лично был знаком и с Дзержинским, и со всеми прочими руководителями МГБ, КГБ, ФСБ.
«Как долго я работаю? — иногда думал генерал, — Давно пора покинуть эти стены и ходить сюда лишь на торжественные собрания.»
Но начальство за Потапчука держалось обеими руками, таких практиков, как он, в ФСБ оставалось немного.
— Сюда, Федор Филиппович? — спросил водитель, останавливаясь перед двухэтажным зданием без всяких вывесок.
На стоянке было припарковано несколько шикарных тачек, одна из которых — Потапчук определил это мгновенно — принадлежала чешскому посольству, и, судя по номеру, ездил на ней консул Чехии.
Потапчук не спеша, боясь потревожить больной зуб, выбрался из машины с антеннами спецсвязи. Обернувшись, он взглянул на свое отражение в тонированном стекле и, неудовлетворенный увиденным, направился к частной стоматологической клинике Кучера. Генерал открыл тяжелую дверь. Звякнул колокольчик.
«Прямо как в баре», — подумал Потапчук и тут же увидел приятную миловидную девушку, сидевшую за стойкой перед телефоном.
— Добрый день, — произнес он.
— Здравствуйте, — ответила девушка мягким, вкрадчивым голосом. От тона, каким было сказано простенькое приветствие, Потапчуку стало легче, ему даже показалось, что зуб уже не болит. — Вы, конечно же, к Якову Наумовичу?
— Так точно, — ответил генерал и под взглядом женщины тотчас принял бравый вид, забыв о зубной боли.
— Извините, пожалуйста, на какое время вам был назначен прием?
— После обеда, — коротко сообщил генерал Потапчук.
— Сейчас, секундочку, — женщина вышла из-за стойки и направилась во второй кабинет. В коридоре напротив двери сидел мужчина в роскошном сером костюме, в темно-синем галстуке, постриженный, надушенный.
«У него, судя по всему, зуб не болит», — подумал Потапчук, глядя на довольное лицо.
Девушка, невероятно стройная, на высоких тоненьких каблуках, процокав, скрылась за дверью. В кабинете послышался специфический смех, который спутать ни с чем было невозможно. Тотчас из-за двери, опережая свою помощницу — администратора маленькой клиники, появился Яков Наумович Кучер. У него на руках были перчатки. Бледно-зеленый халат, такая же шапочка.
— Ну вот, наконец-то, — разведя руки в стороны, воскликнул Яков Наумович и весело улыбнулся. Яков Наумович Кучер был похож на популярного телеведущего Владимира Познера.
«Словно братья родные», — подумал генерал Потапчук, раскрывая объятия старинному приятелю.
Тот похлопал генерала по плечам, заглянул в измученные зубной болью глаза.
— Уже припухла, — небрежно заметил стоматолог, прикасаясь кончиками пальцев к щеке. — Федор Филиппович, великодушно прошу меня извинить, но у меня на четверть часа работы. Как только закончу, тотчас займусь тобой. Ты уж меня не обессудь, старого, я и сам забыл, на какое время тебе назначил. Тут так сбежалось, ты же знаешь сам, терпеть зубную боль никто не любит. Мне осталось всего чуть-чуть, парочку деталей.
